Крионист. Лори Лютер

шаг назад и поджимает губы, и взгляд его, очевидно, избегает встретиться со взглядом Германа, похожего на какого-нибудь скандинавского Тора. Последний молча отворачивается от манекеноподобного истерика и глядит на лежащего на носилках старика, затем поднимает одну бровь и говорит мне:

      – Извини, Лука, но тут пока действительно работа для нас, – и, подходя ближе, шёпотом, чтобы больше никто не слышал, добавляет: – Ненадолго.

      Я уступаю ему место, чтобы он мог протиснуться к пациенту. Он присаживается на край кровати, изрядно продавив матрас, и начинает осматривать старика, а я под всеобщее возмущённое продолжающееся бормотание толпы родственников, однако уже более тихое, открываю свой «походный», как я его называю, чемодан. Один из голосов вновь прорезается сквозь остальные – это гундосит пожилой мужик:

      – Да что вы за бездельники такие! Ваш коллега работает, а вы? Сидите, колбочки свои перебираете, на носилки положили! Я на вас пожалуюсь…

      Женщина рядом с ним снова пытается его успокоить, но ничего толком ему не говорит, только трогает его за плечо и шикает. Мужик хватает ртом воздух, как будто ему сдавили горло. Всегда поражался этим тайнам мадридского двора. Ну скажи ты ему уже всё, и дело с концом. Нет, будет юлить, пока он тут всех не затрахает. Родственники один за другим, следуя примеру деда, отвлекаются от умирающего и переключаются на меня. Всё-таки повозмущаться сверх меры – любви, прямо-таки инстинктивной, к этому делу у людей не отнять. Все свои дела отложат, про всё на свете забудут, если есть возможность повозмущаться, позлорадствовать и покаркать над кем-то, как стая дряхлых охрипших ворон. Даже при таких обстоятельствах, как сейчас, им обязательно надо выплеснуть свою желчь.

      К счастью, я давно научен не реагировать на всё это. В отличие от раскрасневшегося и нервно дёргающегося Эда, моё сердце бьётся спокойно, я даже воодушевлён, ведь я так долго ждал, когда смогу поработать, не перекладывая бумажки и строча отчёты. Знать своё дело и получать от него удовольствие – что может быть лучше? Я молча достаю шприц и заполняю его, затем кладу на прикроватную тумбочку. Проверяю, всё ли на своих местах. Всё идеально. Сначала хочу сказать за это пару вежливых слов Эдику, потому что просил его собрать всё необходимое перед выездом, а потом вспоминаю, что это я сам всё собрал, потому что он так разнервничался, что пошёл в туалет блевать. Помощник от бога, что тут скажешь.

      Я вижу, как Герман хмуро смотрит на свои дешёвые часы. (Впрочем, откуда у работника скорой могут взяться дорогие? Вопиющая несправедливость, учитывая сложную и ответственную работу. Мне повезло больше, чем ему, хотя ответственность гораздо меньше, ведь моё спасение людей гораздо более условное.) Затем он поворачивается ко мне, равнодушно игнорируя гомон возмущённых родственников старика, которым, похоже, уже совсем плевать на лежачего – они заняты нами.

      – Время смерти: девять часов двадцать семь минут.

      Шприц с гепарином