День непослушания. Евгений Щепетнов

сарафан, чистенькая и ухоженная – обычная домашняя девчонка. Ее сине-голубые глаза смотрели испуганно, она растерянно теребила в руке пышную русую косу и кусала пухлые губки. Ее взгляд упал на лежащего за дверью мужчину, и лицо девочки скривилось, из глаз брызнули слезы – ручьем, стекая по щекам обильным водопадом.

      – Па-апа! А-а-а… а-а-а… папа!

      Она шагнула мимо застывшей Насти, подошла к мертвецу и бессильно опустилась рядом, раскачиваясь и постоянно, на одной заунывной ноте повторяя:

      – Папа… а-а… а-а… папа…

      У Насти ком подкатил к горлу. Ей тоже захотелось завыть, забыться в рыданиях, закричать: «Бабуленька! Бабуленька моя! А-а-а!» – но она сдержалась и только яростно засопела носом, мучительно проталкивая в глотку пыльный воздух, пахнущий тленом мертвечины. А потом рявкнула, заглушая боль, свою и чужую:

      – Хватит! Я сказала: хватит ныть! Вставай! Пошли, расскажешь мне, что тут происходит!

      Девчонка и правда замолчала, вытерла слезы и вдруг стала деловито собирать продукты, выпавшие из пакета. Сложила, не без натуги подняла тяжелый пакет и, хлюпая красным носом, предложила:

      – Зайдешь?

      – Зайду… – согласно кивнула Настя и пошла вслед за девчонкой. Ей теперь было немного легче. Теперь она не одна.

12 июня, день. Вадим Гладов, он же Глад

      Паскудно! Ох как паскудно! Так паскудно было, когда они с пацанами купили водяры и нажрались в беседке детского сада. Их гонял сторож, они гоняли сторожа, потом кто-то вызвал полицию, и пришлось бежать, спотыкаясь и падая в грязь. Домой пришел грязным как свинья. Мать вопила, папаша вопил, пришлось послать их… Сбросил барахло, улегся спать и… ка-а-ак начался «вертолет»!

      Всю ночь потом бегал «рычать на унитаз». А утром мамаша с папашей снова начали есть мозг: «Пьянь! Урод! И в кого уродился, тварь такая?!» Воскресенье было, оба дома, так что полный простор для нытья.

      В кого уродился? Да в них и уродился! Что, папаша выпить не любит, что ли? Еще как любит! Только нажирается втихую, дома. Чтобы репутацию не испортить! Он же хороший! Он же пра-авильный!

      Так и сейчас, как тогда было: вначале вырубился, потом пролежал какое-то время – в блевотине, похоже на то. Никто не позаботился тазик подставить, тряпкой оттереть. Дождешься от родичей, ага! Хорошо хоть не придушили! А вот теперь очнулся. Слабый, как после долгого запоя.

      Нет, он в запое никогда не был, но предполагал, что после запоя так хреново и должно быть. Вообще же презирал пьющих. Встречая пьяного на улице, Глад бил ему по морде и деньги забирал – двойное удовольствие!

      Долго пытался встать, борясь с головокружением, но все-таки поднялся и побрел на кухню – попить. Да и пожрать было бы неплохо. Уже ведь не тошнит!

      И первое, что увидел, – тела отца и матери. Отец лежал в прихожей – видать, как пришел, так и упал. В руках – сумка со жратвой и какими-то бутылками.

      Мать на кухне, у плиты, табурет опрокинут. Похоже, что сидела, когда потеряла сознание.

      В душе ничего не ворохнулось. Только мысль: «Крякнули, что ли? Надо посмотреть!»