В закрытом гарнизоне. Книга 3. Валерий Николаевич Ковалев

камеру, и призвано спасать подводников с километровой глубины.

      Насколько нам известно, его первые испытания на головной лодке прошли неудачно. Когда АСУ всплыло, от помещенных туда и облаченных в легководолазное снаряжение муляжей, практически ничего не осталось.

      – Илья Васильевич, а как будет сейчас? – интересуется Олег у Шамина. – Снова муляжи или запихают кого из сдатчиков?

      – Снова, – утвердительно кивает тот, – но скорость подъема будет меньшей.

      – Не нравится мне это АСУ, гроб с музыкой, – вздыхает Саня, и все замолкают.

      Вечером, после ужина, когда Сергей Ильич заступает на вахту в центральном, по предложению сдатчиков решено отметить первые стрельбы.

      Люк верхней палубы задраивается, Илья Васильевич извлекает из бригадного сундучка плоскую мельхиоровую «шильницу», соленую кумжу и стеклянную банку клюквы, а мы дополняем все это соком, корабельными галетами и палкой копченой колбасы.

      Затем провозглашается необходимый тост, по кругу идет небольшая чарка, и все закусывают.

      – Клавдий Павлович, а у вас в войну на лодках спирт давали? – по одной бросает в рот клюквины Саня.

      – Давали, – отвечает тот. – По наркомовской норме.

      – Это сколько?

      – Да вот как мы сейчас приняли, соточка.

      А как было с питанием? Вы, помнится, рассказывали, что начинали в Кронштадте.

      В нем самом, – кивает седым ежиком сдатчик. – В бригаде подплава. А с питанием, ребята, у нас проблем не было. В Питере люди с голоду мерли, а флоту отдавали последнее.

      – И много ваших лодок тогда погибло? – вступает в разговор Ксенженко.

      – Да почитай каждая вторая, – тяжело вздыхает Югов. В Финском заливе тогда мин было, что клецок в супе. Уходили ребята на позиции и не возвращались. Такие вот дела.

      В отсеке возникает тягостное молчание и слышно как на кормовой переборке тикают часы.

      Клавдий Павлович, можно сказать, легендарная личность. За войну у него два ордена «Красной звезды» и медаль «Ушакова». А в прошлом году, ему одному из первых на СМП вручили орден «Октябрьской революции». При всем этом «дед» немногословен, и очень не любит когда вспоминают его заслугах.

      – Ну ладно, давайте еще по одной и шабаш, – басит Илья Васильевич. После этого мы выпиваем еще по чарке, быстро закусываем и убираем остатки пиршества.

      Потом Клавдий Павлович хитро щурится, расстегивает клапан куртки и протягивает мне широкую ладонь.

      На ней рубиново светится, времен войны, наградной жетон. На нем золотится Серп и молот, надпись «Отличный торпедист» и ниже торпеда с миной.

      – Это мой, 42-го года, дарю, – тепло улыбается Югов.

      – Мне? За что? – удивленно вскидываю я на «деда» глаза.

      – Да уж очень ты похож на одного моего фронтового дружка, – кашляет тот в кулак. – Сашу Голышева, он погиб в сорок четвертом.

      – Точно, похож, – кивает рыжей головой Шамин. – Я видел фотографию.

      – Спасибо, – говорю я и осторожно беру жетон.

      – Да, редкая вещь, – сопит