Секретная династия. Тайны дворцовых переворотов. Натан Эйдельман

и в последнее собрание сочинений Добролюбова статья «Сведения о жизни и смерти царевича Алексея Петровича» уже не внесена. В фонде П. П. Пекарского хранится черновой автограф основной части этого сочинения[126].

      Составитель приведенного комментария, убежденный в авторстве Добролюбова, исходил при оценке статьи не только из ее содержания. Тот же текст, написанный П. П. Пекарским, пусть одним из лучших представителей либеральной исторической школы, не вызвал бы некоторой части приведенных характеристик.

      Однако перед нами не просто научный курьез. Серьезное ядро этого эпизода в том, что нужно точнее представлять реальные взгляды и отношения между деятелями революционной демократии 1850–1860-х годов и историками типа Пекарского. Расхождение, разрыв демократии и либерализма уже наметились, но далеко еще не завершились. Спустя два-три года, в 1862–1863 годах, статьи, написанные представителями разных школ, отличались бы уже резче (хотя и тут торопливому исследователю грозит опасность попасть впросак при оценке какой-нибудь анонимной статьи). Анализируя литературные и общественные отношения того времени, мы заметим еще сохраняющуюся немалую общность различных антикрепостнических течений. Пекарский печатался в «Современнике», и это не было случайностью. Более того, специалисты, причислив эту статью к добролюбовским, хоть и ошибались, но, видимо, не тяжко. Роль Добролюбова в редактировании этого материала очень вероятна. Именно он обычно «вел» в «Современнике» материалы, относящиеся к Петру I (сам написал известную статью «Первые годы царствования Петра Великого» и другие работы о Петре и против Устрялова). Известно, что Пекарский придерживался в то время весьма критических воззрений на исторические методы Устрялова, но, возможно, Добролюбов еще более усилил эту позицию. Вот пример: в черновике Пекарского отсутствует одно очень острое место, появившееся в печатном тексте, и не исключено, что оно вписано (или рекомендовано) революционером-редактором. Говоря о принцессе Шарлотте, жене Алексея, Пекарский писал, что она испытывала нужду и огорчения «и, наконец, даже была лишена утешения переписываться со своими родными». А дальше следуют «подозреваемые» нами строки: «И, несмотря на то, некоторые ставят в вину Шарлотте, что она была рыжевата, не сближалась с Россиею и перед смертью не послала ни одного благословения народу, которого она должна была сделаться царицею! Странное требование для времени, когда сильные мира даже не понимали, что существует народ, а знали, что есть масса рабочих сил, годных иногда, чтобы подставить под неприятельскую картечь и ядра, иногда же, чтобы таскать землю и рыться в петербургских болотах»[127].

      Статья «Современника», понятно, затрагивала куда более общие вопросы, чем подложность или истинность интересующего нас письма. В ней тоже ясно видны проблемы 1860 года, во многом перекликавшиеся с событиями 1718 года.

      «Разумеется, – писал Пекарский, – большинству читающей русской публики известно, что у нас даже не приступлено к изданию

126

ПБ. Ф. 568 (П. П. Пекарского). № 56.

127

Ср. материалы ПБ (Ф. 568. № 56. Л. 3) и в Собр. соч. Н. А. Добролюбова (Т. 4. С. 200, 2-й абз.). Автограф и печатный текст расходятся еще в нескольких местах, причем иногда опубликованные строки выглядят более острыми, но порою мысли Пекарского смелее в черновике. Так, в печати исчезли выделенные ниже строки из следующего отрывка: «Мы не можем согласиться с теми, которые, как г. Щебальский, который со свойственной ему элегантностью в стиле и еще большей решительностью в приговорах, объявил, что процесс царевича поступил уже в последнюю инстанцию – на суд потомства» (ПБ. Л. 1; Добролюбов Н. А. Т. 4. С. 194); фраза об Устрялове, который старался «приискать такие обстоятельства, которые бы сильнее обвиняли царевича и оправдали меры, против него взятые» (ПБ. Л. 4), появилась в «Современнике» без выделенных слов (с. 202); не попала в печать и следующая запись Пекарского: «По словам одного из величайших германских историков (Шлоссера? – Н. Э.), история должна быть наставницей человечества, предназначение ее – защищать несчастных и угнетенных против насилий и деспотизма; она будет романом или собранием всякого хлама и ветоши, если в ней нет уважения к святой вере в благородство и возвышенность человеческой души посреди окружающего ее развращения и испорченности света» (ПБ. Л. 4 об.).