Город ангелов. Ари Миллер

ряду. Два потока машин разделяет жёлтая полоса. Двойная сплошная значит, что нельзя… Разделённая – ещё туда-сюда, «гладкокожие» тачки, беспечно подставляясь под удар, подсовывают длинные носы. Но, на дороге есть свои часы – это чёрный светофор. Две электронные стрелки соблюдают протокол, но всего лишь два цвета разделяет людей. Похоже на дискриминацию? Нет, это закон. Ему подчиняется движение: зелёный – иди; красный – тормози! Кажется, что просто, но в жизни всё не так.

      Мне очень душно, – раскрываю окно. В нём вижу синее небо, стоящее стеной, ослепительный диск горит над головой, а по краям дороги мелькают пальмы, с идиотскими причёсками, воткнутые в ряд. Сквозь них, я вижу жёлтые дома: вдавленные крыши, широкие окна; невысокие заборы и блестящие сетки с зелёной табличкой «частная собственность». Люди ходят вяло, за собою их тянут коты и собачки… У каждого свои дела, и каждый из них – свободная душа, потупившись в экранные гаджеты, ступает по дороге судьбы.

      Мой локоть лежит на двери, а растопыренной ладонью ловлю потоки воздуха, разгорячённый яростным солнцем. Скорость нормальная, – я не лечу, и боковым зрением слежу за тем, что творится на широком мониторе, – приборной панели. Но, надев очки, теперь я могу смотреть на неё.

      Девчонка не любит косые взгляды, я это уже понял. Мне и говорить не надо, – знаю точно, что привыкла к осуждению, недоумению, боязни и отторжению. Повернувшись лицом к стеклу, она поникла, и, приклеившись лбом, рассматривает ненастоящие пейзажи, сооружённые людьми не для потехи и забавы: символические заборы, и большие таблички, куда чужой ноге ступать нельзя. Я знаю, что в искажённом отражении смотрит на меня. Возможно проклинает за то, что отобрал её свободу, а может прославляет, и предвкушает новую жизнь, наедине с любимой. Так странно…

      Красный свет, – машину торможу.

      Всё же, я не понимаю… В сексуальном разнообразии молодёжи не особо разбираюсь, но не могу свести концы. В моем сознании витало чёткое разграничение в отношениях людей, освободившиеся от предрассудков, кто не побоялся заявить «Я – гей», и теми, кто держит жён взаперти, и говорит: «Ты не должна работать… Ты должна идти по стопам моей матери». Раздвинуть ноги, расслабить мышцы, подпустить к себе чужое тело, и принять оскорбительный плевок, или животворящее семя…

      Кажется, всё просто: одни желают свободы, другие ненавидят их за это и тянут общество на дно, – две одинаковые массы, различающиеся по составу. И никогда не слиться воедино! Но, нет. Оказывается, геи и трансы не брезгуют извращением; неонацисты, втайне, в первых влюблены, но вынуждены носить повседневные маски. Кажется, ясно только одно: природа над всеми посмеялась, подкинув семя ущербности, предрасположенность к однополой любви и телепортации из одного телесного состояния в другое. Никто не рождается мальчиком, никто не появляется девочкой, а есть только тело, – исходный материал, из которого можешь слепить то, что душа захотела.

      Хотя, не всё так радужно… Пусть неонацисты латентные геи, но никто не наделял их правом ограничивать свободу, повергать