Трущобы Петербурга. Константин Туманов

подвинулась к красивому парню, что он обнял ее за талью и коснулся губами ее щеки.

      – Не смейте! – сказала она, отклонив свою голову. – Секрета сказать не хочет, а сам целоваться лезет!

      «Гм… В этих делах амурных ему здорово везет!» – подумал Савельич, сидя на своем стуле.

      – Ну хорошо, скажу, коли вы меня сами поцелуете! – сказал Матвей, вновь привлекая к себе Дашутку.

      – Ну ладно.

      – Задаточек с вас.

      – Ишь, какой хитрый!

      – Ну ладно. Так слушайте: старшего нашего скоро побоку.

      – Ну!

      – Верно вам говорю, Дашенька.

      – За что же его отказать хотят?

      – Дело хозяйское, ну и подстройка под него есть маленькая, подковырка значит.

      – С вашей стороны?

      – Что вы! Я не такой человек, чтобы кому неприятное делать, а хозяин заметил, что за стариком блохи водятся.

      – Вот оно что. А кого заместо него ставят?

      – Меня!

      – Вот как! Поздравляю. Тогда вы мне, наверно, браслетку купите?

      – Беспременно.

      – Прощай, меня зовут! – спохватилась горничная.

      – А что вы мне обещали?

      – Обещанного три года ждут.

      – Хитрая вы! Ну, я тоже не упущу своего!

      Раздался звук поцелуя, и швейцар вскочил со своего стула.

      – Тут нужно одно из двух: или целоваться, или лестницу подметать! – крикнул он.

      Горничная ахнула и юркнула в свою квартиру, а Дементьев с испугом схватился за щетку и принялся за дело.

      Этот инцидент был передан Савельичем Никонову, который и решил немедленно избавиться от своего подручного.

      На другой день Матвей был уволен.

      Кроме полученного жалованья, у него было сбережено немало «чайных» денег, так как он был мужик аккуратный и запасливый. Поселившись неподалеку, Матвей ловко повел интригу против Петра Никонова, в чем много способствовали бегавшие к нему влюбленные горничные. На бедного Никонова посыпались разные неприятности и подвохи. Наконец все это надоело ему, и старик, плюнув на все, взял у домовладельца расчет и перешел на другое, заранее рекомендованное ему место.

      Понадобился новый старший дворник, о чем Дементьев прекрасно знал. На следующее утро по уходе Никонова Матвей пошел поджидать выхода барина, который аккуратно в десять часов выходил на службу.

      – Ну что, как? – спросил его Савельич.

      – Какие наши дела, знамо, не важные, – ответил Матвей.

      – Никак пришел на место проситься?

      – Отчего бы и не так. Кажись, у меня было все в опрятности.

      Швейцар ехидно усмехнулся.

      – Еще бы! – сказал он. – Всем угодил: и Дашенькам, и Машенькам, и Дунечкам.

      Дементьев тоже усмехнулся.

      – На этот счет охулки на руку не положим, – ответил он.

      – Ну ладно, ступай, нам не жалко.

      Павел Михайлович Бухтояров, держа под мышкой портфель, медленно сходил по ступеням лестницы. Пока швейцар отворял ему дверь, Дементьев, чтобы угодить домовладельцу, бросился нанимать извозчика.

      – Не