Голос Жизни. Александр Валерьевич Волков

покрывались сетками трещин и дрожали, собираясь рухнуть. Тротуар был засыпан мертвыми телами: лица равнодушны, взгляды тусклы и лишены осмысленности, ноздри обездвижены. Я даже представить боялась, сколько людей умерло.

      На худом лице Элис, с обострившимися от голода и боли чертами, было нарисовано равнодушие. Меньше всего я ожидала встретить ее именно при таких обстоятельствах. В голове не могло уместиться происходящее, мне не хотелось понимать, что моя мама – чудовище.

      Времени даже испугаться толком не хватило: здание справа от меня с грохотом накренилось ко мне, фасад его напополам рассекла толстая трещина. На первом этаже была витрина магазина электроники, за которым, на прилавке, стояли крупноформатные современные телевизоры, на экранах их развернулась сцена из старого фильма-катастрофы: на город обрушился метеорит, и его сметало взрывом страшной силы.

      Я пренебрегла страхом, скинула с себя оковы паралича, и рванула к центру проспекта, чтобы не оказаться под завалом. Спустя ровно две секунды после смены позиции, здание с грохотом обрушилось туда, где я недавно стояла. Мне в лицо ударил поток пыльного воздуха и песчинки заскрипели на зубах.

      Когда я оказалась в центре проспекта, Элис была уже совсем рядом, и остановилась, равнодушно посмотрев мне в глаза. На бледном лице ни следа эмоций, глаза источали хладнокровие, и были как кусочки льда. Взор ее источал ледяное равнодушие, был проникновенным и страшным, как она сама. Ужас охватил мою нервную систему, исказил мое лицо, и я затряслась, обливаясь холодным потом.

      – М-ма-ма, – выговорила я медленно, дрожащим голосом, между слогами хватая ртом воздух. – Зач… – вдохнула, – зачем…. Не надо…. Зачем ты убила столько людей? Мама…. Мамочка….

      По моим щекам потекли слезы, обжигающе залившие глаза. Я всхлипывала, чувствуя на себе оценивающий взгляд существа, давно переставшего быть моей матерью. Я не помнила маму, но по рассказам отца она была доброй, заботливой, и очень веселой. А теперь ее душу словно вырвали из тела, оставив лишь оболочку, в которую засунули древнее и кровожадное чудовище, в присутствии которого все внутри стягивало липким страхом.

      – Милая, – голос ее был звонким, проникновенным, потусторонним, с примесью страшного демонического искажения в тембре (пусть тембр и оставался женственным), будто бы в нее реально вселился дьявол. – Ты проклята. И я проклята. Но у тебя будет шанс начать новую жизнь. Ты переродишься. Сбежишь отсюда. Начнешь все заново и обо всем забудешь. Обо всем. И будешь просто жить. Жить ради нас двоих. Ради себя, и ради памяти обо мне.

      Когда она назвала меня «милой», у меня в сердце ёкнуло, а когда сказала, что я проклята, то стало еще страшнее. В голове разгорелся пожар пугающих мыслей о том, что она подразумевала под словом «перерождение», и мне перехватило дыхание.

      Мысли о предстоящей смерти вызывали дрожь в коленях, я явно была не готова позволить гибели сцепить себя в своих холодных объятиях, но двинуться я тоже не могла.