Христианство и страх. Оскар Пфистер

мы сможем понять, только проникнув в глубины бессознательного, в глазах несведущего невротик в рамках своих навязчивостей выглядит почти как душевнобольной, в то время как глубинная психология часто восхищается изощренностью, с которой выбираются способы выражения и с которой оказывает свое действие их символическая ориентация.

      Молодая девушка на похоронах отца неожиданно разразилась громким смехом, и ее заподозрили в бессердечности, бестактности, несдержанности – однако она не заслужила этих упреков, ибо страдала неврозом навязчивых состояний[89]. Во время анализа вскрылся механизм, рожденный вытеснением и отторжением страха. Дочь, лишенная возможности открыто проявить свою ненависть, проявила свое подавленное желание – невольно и, насколько дело касалось ненамеренного прорыва симптомов, безвинно. Ее страх рос на возрастающих чувствах любви, неполноценности и робости, и не мог прорваться иначе. – Одаренный юноша каждый раз, проходя мимо колодца, должен был вернуться и удостовериться, что не утопил там ребенка, хотя он знал, что ничего подобного не делал. Неспециалисту это покажется глупым, лишним, бессмысленным; но если принять во внимание, что юноша страдал неврозом навязчивых состояний, желал смерти младшему брату и нуждался в срочном избавлении от страха перед лицом подступающего безумия, то мы увидим, что эта форма защиты от страха достаточно разумна, и хорошо, что на ее месте не возникла какая-нибудь бредовая идея, например – абсолютная уверенность в том, что он и правда убил ребенка. При психозе нарушается восприятие реальности, при навязчивой идее оно остается невредимым. Юноша согрешил в мыслях; мысль вытеснилась, но оставила после себя в бессознательном чувство вины. Навязчивые действия – попытка успокоить совесть: «Ты никого не утопил!» Но совесть из бессознательного упрекает: «Ты все еще желаешь другому смерти!» Чувство вины, попытка освободиться от него и желание наказания сталкиваются в бессознательном и создают невроз навязчивых состояний, и, видимо, его недостаточно для утоления притязаний сознательного этического мышления.

      Если говорить в светских терминах, то предвкушение религиозного умиротворения страха мы видим в любой церемонии, которая в пантомиме выражает жажду очищения от греха – например, в навязчивом влечении к омовению рук или примирению с обиженным.

      Маленькому мальчику по ночам виделся стоящий у окна дьявол с горящими глазами. Ребенок наказывал себя за эротическое влечение подсматривать за матерью, удовлетворяемое при любой возможности. Его страх становился непереносимым, если мать не провожала его взглядом до двери, когда он шел спать. Так он символически убеждался в ее прощении. Здесь от сути тревожной галлюцинации (дьявола) защищают навязчивые действия, которые вмешиваются в реальность[90], разновидность «гомеопатического» защитного волшебства, которое принуждает мальчика подглядывать за матерью.

      Нам важны предупреждения, которые невротики шлют самим себе –

89

O. Pfister, Die psychoanalytische Methode, S. 83. Сравните, сколь тонкие нюансы могут выразиться в писчих судорогах.

90

O. Pfister, Die Liebe des Kindes, S. 111.