1812: Репетиция. Генрих Эрлих

на них – длинные гусарские плащи, на голову – меховые, сшитые на польский манер фуражки, толстые рукавицы за пояс.

      Собирались молча, лишь Соловьев по привычке рассудительно разговаривал сам с собой.

      – И зачем нам это, все эти Берги, Ланды и Торны, об этом пусть у штабных головы болят, это их единственная забота, а у нас и других хватает. Или эти фамилии. Мало нам своих немцев, Беннигсена, фон Эссена, фон Сакена, Барклая де Толли, Остермана, Буксгевдена, – споткнувшись на последней фамилии, Соловьев оставил действительно длинный список и сокрушенно сказал: – Еще и французов изволь запоминать! А какое мне, спрашивается, дело до того же Бернарда, если я с ним в жизни не встречусь, а если и доведется столкнуться, так рубану саблей, не спрашивая, тут что Бернард, что не-Бернард, один черт. Или он меня, тогда мне тем более будет все равно. Нет, заладили – Бернард, Бернард, свет на нем клином сошелся!

      – Бернадот, – подал голос Давыдов, – маршал Бернадот.

      – Нехай будет Бернадот, что это меняет?

      Поручик Денис Давыдов был новым адъютантом Багратиона. Он и появился-то в дивизии всего за две недели до этого и не успел еще перезнакомиться со всеми офицерами. Но друзей он знал и раньше, знал еще с давних петербургских времен, когда они звались неразлучными, а он, молодой гусар, слушал, затаив дыхание, рассказы об их похождениях. Он их знал, а они его – нет, лишь много позже Давыдов познакомился с Кармазиным, они служили по соседству на Украине и частенько встречались на маневрах и в Киевской опере.

      У каждого молодого офицера был свой кумир, свой образец для подражания. Для Давыдова на первом месте был, конечно, Багратион, но тот – бог, недостижимый небесный идеал, а на земле кумиром был Кармазин. Как водится, Давыдов во всем следовал своему образцу и, опять же как водится, с перехлестом. У Кармазина усы – у него усищи вразлет до ушей, у Кармазина серьга в ухе – вот вам две серьги, свисающие до плеч, у Кармазина сапоги с длинными острыми носами – у него такой длины, что даже загибаются кверху, как у старорусского боярина или турка, Кармазин своими выходками выводил из себя генералов, Давыдов допек самого государя императора. Вот только ростом Давыдов до Кармазина не дотягивал, несмотря на высоченные каблуки, но тут уж ничего не поделаешь, природа.

      Давыдов уже несколько минут стоял рядом с друзьями, с завистью наблюдая за их сборами.

      – Отправляетесь, значит, – с тоской в голосе протянул он.

      – Не переживай, – с улыбкой ответил Соловьев, – навоюешься еще, молодой.

      – Так ведь жизнь проходит! Без славы! – воскликнул Давыдов.

      – Какие твои годы! – успокоил его Кармазин.

      – Что вы все – молодой да молодой, чай не многим вас моложе, но вы-то – ого-го, а я!..

      – Это как считать, – рассудительно заметил Маркóв, – ежели по времени службы, так ровно в два раза выходит, мы в сравнении с тобой деды.

      – Мы-то в твои годы!.. – подхватил Кармазин. – Эх, страшно вспомнить, как давно это было! Тоже все о славе думали, только нам-то хуже было, нам-то