Когда Жребий падёт на тебя. Александр Аршуков

с темнотой и глаза сияют в свете луны, – Здорово ты его!

      Она улыбается, зубы сверкают на фоне вымазанного кровью рта, но потом она морщится от боли.

      – Ты как? – спрашиваю.

      – Гады, по почкам и рёбрам надавали, – голос её сдавливает спазмами, а я и без её слов вижу, что одно ребро у неё справа сломано, а почки сейчас наполнились кровью и лимфой и вопят звоном в ушах. Но, слава Богу, без разрывов.

      – Прости, но нам нужно уходить, – я смотрю в ту сторону, куда изначально шёл. Именно оттуда уже были слышны близкие крики и топот бегущих людей, – Сможешь идти?

      – А что, есть варианты?

      Вариантов нет. Скоро здесь будет много бесноватых. Она рванулась было бежать, но повреждения от фанатских «гриндеров» не сопоставимы с гонками на преследование. Она шипит от боли, замедляет шаг, наклоняется и поднимает с асфальта белую венецианскую маску. Я смотрю на девушку. Она чиста, на ней нет этой гадости. У неё сломано ребро и отбиты почки. Страдания и боль очищают душу. Но маска в её руке выдирает этот случай из ряда предыдущих. У меня есть вопросы к этой девушке, но их время ещё не пришло. Мы с ней в реальной опасности. Бесы приближаются. Мне от них не отбиться. Если их больше шести–семи, мне не справиться. По крайней мере, на открытой местности. Решение приходит мгновенно.

      – Давай под мост, – говорю.

      – Точно, там можно спрятаться, – она снова порывается бежать, но морщится и сгибается, придерживая локтем правый бок.

      – Прыгай на закорки. Нет времени.

      Я подставляю спину и, подхватив её лёгкое тело, бегу к металлическим сходням, ведущим под мост. При первом же шаге она застонала.

      – Прижмись ко мне крепче, левой стороной, будет не так больно. Потерпи, – я чувствую, как она притиснулась ко мне, и бежать стало легче. Через несколько секунд я достиг сходен, отпустил её.

      – Давай вниз. Спрячься, и сиди тихо, – отдаю ей биту, – Возьми, вдруг пригодится.

      – Нет, лучше дай нож.

      Она права. Если прятаться в кустарнике (где ж ещё в овраге спрятаться) битой нормально не размахнёшься. Я отдаю ей нож.

      – Это тычковый нож. Его надо держать вот так.

      Она берет его, пытается кровожадно улыбаться:

      – Я назову его Клык. Привет, Клык. Я – Алиса.

      Это хорошо, что она не боится. Эти гады чуют страх. Они им питаются.

      – Добро пожаловать в страну чудес, Алиса.

      – Если бы ты знал, сколько раз я слышала эту фразу.

      – Спрячься, где-нибудь под третьей опорой.

      Она накинула на голову капюшон и ступила в полный мрак, я за ней, но прежде чем окончательно раствориться во тьме, оглянулся. Из-за гаражей на мост с обратной стороны начали двумя потоками прибывать люди. Они звали своих, а потом ломанулись к месту боя. Я насчитал двенадцать фигур. Господи, помоги. Они не знают, куда мы пошли. Они ошарашены видом их пяти товарищей, распростёртых на асфальте. У кого–то это зрелище вызывает бешенство, а у кого-то – страх. Бешеные ревут:

      – Где вы, твари? – думают, что