Змеесос. Егор Радов

площадки с голым глупым видом и смотрел в окно, где сияло солнце. Он не хотел вставать. Ему даже не хотелось ничего конкретного. Он лежал, и перед его глазами проносилось видение голых женских тел, готовых для него на все. Он хотел рассказать им что-нибудь о себе, но они жаждали его любви. Сергей закрыл глаза и увидел тьму. Он открыл глаза и увидел свет. Он встал и взял свой шарф.

      Через некоторое время его тело ослабло и свободно повисло, словно желая упасть на пол, хотя стояло на коленях, и Сергей Шульман был задушен своим шарфом, привязанным к лестничной ограде крепким узлом и обернутым вокруг шеи в виде петли. Агония была недолгой и тихой. Возможно, он попал в эмпиреи, прекратив этот земной круг, но люди, обнаружившие труп, ничего не узнали об этом, да и Лев Козлов перерезал вены.

      Конец света кончился. Яковлев грустно сидел у себя наверху, изображая невинность и раздражение. Лао тоже где-то был.

      – Ты и впрямь, что ли, козел, – говорил Яковлев. – Трахнуть меня не смог. Неужто перевелись мужчины во Вселенной? Разве трудно создать самца?

      Лао был добрым и сентиментальным и словно желал существовать и дальше в том же духе. Он ответил своему другу, отдыхая от прожитого:

      – Мне дорога память о том, кем я был, хотя я и вижу, кем я стал. Самец, обладающий готовым орудием, как правило, бывает неумен и неоригинален. Я боялся, что такая кровь не смогла бы произвести на свет великую личность, способную спасти и уничтожить нужный нам мир, погрязший в своем герметизме.

      – Идиот, ведь этой личностью будешь ты! – взревел Яковлев, сокрушая какой-то народ.

      Лао насмешливо прошелся по кущам взад-вперед, срывая цветы и плоды.

      – Вот именно, Иван Федорович! – сказал он злобно. – А я не хочу родиться дебилом, задав обнаглевшему человечеству слишком простую загадку соответствия большого малому, или же бога – идиоту. Моя задача – стать простым и наполненным любой возможностью; стать легким, как сейчас и вчера; только так я буду собой и тобой; только так я их уничтожу, Коля!

      – Ты – болван импотенциальный, – сказал Яковлев, превращаясь в андрогина. – Но я люблю тебя, чудо высшего света! Я даю тебе еще попытки совершить со мной расхожее действие, желанное нам. Пусть великое «может быть» будет пухом твоему избраннику Шульману, но я жду иных людей и членов.

      Лао заплакал, ибо все равно что-то умерло в нем от смерти его воплощения; но впереди была новая задача, и вообще можно было еще долго существовать и иметь цели, готовые стать тайной. Любовь наполняла собой абсолютный дух Яковлева, Лао ласкал его гениальной мыслью и эмоцией, а Яковлев готовился стать матерью, чтобы родить и выбросить спасителя вовне сферы высшего бытия.

      – Давай попробуем еще!.. – говорил Яковлев шепотом, стеснительно скрываясь во мраке трав и мхов. – Быть может, что-то выйдет, что-то произойдет. Только в воплощениях возможны трагедии и подлинные смыслы поступков, нам же плевать на них, Иван Федорович, у нас нет серьезности, только желание быть вместе; а ну-ка, давай-ка, друг, будем как союз или вселенская свадьба.

      – Я всегда готов, – хмуро