Рефлекс убийцы. Оксана Обухова

снова на лице и в голосе только беспокойство, без всякого подозрительного напряжения при упоминании таблеток.

      Но впрочем, и о том, что у нее нет названного лекарства, не говорит. Не отнекивается.

      Надежда Прохоровна широко открыла глаза, в упор, требовательно поглядела на чуть опешившую от неожиданной перемены в гостье Генриетту Константиновну и напрямик спросила:

      – А Мишу Богрова ты спросить забыла: прописывали ли ему врачи это лекарство? Предписывали вместе с алкоголем принимать?

      Удар пришелся по месту. Легкое замешательство сменило понимание всего. Надежда Прохоровна прожила долгую жизнь, научившую читать по лицам: Генриетта сразу поняла, на что ей намекнула «прихворнувшая» соседка.

      Слишком быстро поняла.

      Отпрянула. И привычное для нее, как успела заметить Надежда Прохоровна, слегка дурашливое выражение лица сменила мина то ли брезгливости, то ли нешуточного сожаления. Верхняя губа приподнялась и напряглась, совсем как у собаки.

      Разольская слепо повернулась к окну, стянула с головы дурацкий молодежный парик, провела им под подбородком, по шее…

      – Убили, значит, Мишу? – сказала тихо. – Отравили…

      Надежда Прохоровна наблюдала, как медленно, неотвратимо наползает на женщину оторопь, как повисает рука со стиснутым в кулаке париком. Опустив плечи, Разольская застыла соляным столбом, на несколько минут забыла о гостье, наблюдающей за ней, не слыша встревоженное сопение собаки…

      Куда девалась дамочка с сумасшедшинкой в глазах? Куда ушла пугливая жертва новомодной фобии? Перед Надеждой Прохоровной стояла вполне нормальная пожившая тетка: с седеньким хвостиком на затылке, с морщинистыми пальцами, не упрятанными ни в какие атласные перчатки. На руках, где и положено, – россыпь старческой гречки, под глазами, как и у всех в этом возрасте, – мешки.

      Стянув парик, Генриетта как будто утратила весь прежний ненормальный, совсем не украшавший ее шик. Кричащую яркость.

      Обычной стала. Более понятной.

      И сумасшествия совсем лишилась. Что тоже радовало.

      В комнату тихонько постучали, Разольская очнулась, поджимая подбородок, задумчиво оглядела Надежду Прохоровну…

      – Вы имеете отношение к правоохранительным органам? – спросила, прищурив только что незрячие глаза.

      Надежда Прохоровна не ответила. По прежним своим расследованиям знала – как важно тонкое психологическое равновесие «момента истины», как важно его не разрушить: нарушишь, поколеблешь одним неточным словом – пиши пропало. Колыхнется внутренняя чаша в другую сторону, спрячется готовый к откровению человек в раковину и вновь уж не покажется. Передумает. Или испугается.

      – Вы работаете в службе безопасности этого отеля? – продолжала допытываться Разольская, не обращая внимания на повторный стук в дверь.

      Баба Надя и тут ничего отрицать или подтверждать не стала. Сидела на диване в любимой позе – руки высоко под грудью сложены – и в упор смотрела на хозяйку апартаментов.

      – А впрочем,