Одиссея Северцева. Василий Головачев

к палаткам и разбудил компаньона.

      Костя проснулся не сразу, но все понял с полуслова и моментально развернул на скале свою походную лабораторию. Северцев помогал ему, подсвечивая фонариком. Поколдовав над аппаратурой с полчаса, физик потер ладонь о ладонь и глубокомысленно изрек:

      – Сверхнизкие частоты… офигеть можно! Если это не активизация глубинника, я съем собственный язык!

      Северцев с интересом посмотрел на светящиеся экранчики приборов, по которым бежали алые и синие цифры, перевел взгляд на Константина:

      – Такое впечатление, что ты понимаешь суть явления. Может, поделишься знаниями?

      – Я еще не вполне уверен… – заколебался физик, подкручивая верньеры звукорегистратора. – Обычно пакет низкочастотных эм-волн сопровождается инфразвуком, а тут ничего… Конечно, я все тебе расскажу, только давай сначала подойдем к горе поближе.

      Северцев не возражал.

      Они свернули аппаратуру, Костя залез в свою палатку и снова уснул с выражением удовлетворения на лице.

      Северцев развел костер, посидел немного, греясь и разглядывая языки пламени, потом еще раз залез на скалу и долго смотрел на конус Иикту, возле которого все еще подрагивал бледный зеленоватый лучик, постепенно втягивающийся в землю. Через час он окончательно исчез.

      3

      В путь они вышли с первыми лучами солнца, высветившего западные склоны гор и тут же спрятавшегося за надвигавшуюся с севера пелену облаков. Спустились с перевала в долину к неглубокой прозрачной речке, где и наткнулись на труп медведя. Сначала не поняли, что это именно труп, а не живой царь леса. Остановились, заметив на галечном откосе бурую тушу, и лишь по ее неподвижности определили, что медведь мертв. И тогда Северцев вдруг услышал странную тишину вокруг – журчание речки ее не нарушало – и насторожился.

      Природа замерла, придавленная надвигавшейся грядой облаков.

      Не было слышно птичьих трелей, птицы не летали над головами и не сновали в ветвях деревьев. Ветер – и тот стих, словно испугавшись разлитой в воздухе угрозы.

      – Медведь! – прошептал встревоженный Константин. – Мертвый!

      Северцев не ответил, приглядываясь к ландшафту, и увидел между кустами багульника какое-то рыже-серое пятно. Приблизился, на всякий случай сняв с плеча карабин.

      Пятно оказалось охотничьей собакой. Мертвой! Чуть поодаль лежала еще одна, а поближе к холму, за которым начинались скалы и горы хребта, лежал ничком человек в брезентовой куртке, в меховой шапке и в сапогах. Рядом валялось ружье, в двух шагах – старенький рюкзак. Это явно был охотник.

      Северцев подбежал к нему, перевернул на спину и встретил мертвый взгляд серых остекленелых глаз, в которых застыл ужас. Челюсти мужчины – на вид ему можно было дать лет пятьдесят – были судорожно сжаты, в ушах запеклась кровь, пальцы на руках были скрючены, и было видно, что он перед смертью царапал грудь, пытаясь разорвать рубаху и снять боль.

      – Он еще… живой? – подошел Костя.

      Олег