Куда уходит детство. Николай Шмагин

было приятно слышать об этом, и он невольно смягчился, уже по-дружески глянул на приятеля:

      – Приходи вечером на огороды, костёр запалим.

      – Картоху печь будем, вот здорово! – обрадовался Симак, и добавил: – Птиц пора ловить, огород-то уже весь убрали?

      – Картошку осталось просушить, – по – хозяйски ответил Ванька…

      И вот он в передней за столом учит уроки: отложив букварь, торопливо пишет в тетради строчки букв, часто обмакивая перо в фарфоровую чернильницу, и стараясь побыстрее закончить. От этого на листе появляются кляксы, но Ванька накрывает их промокашкой и урок готов.

      Торопливо входит чем-то расстроенная бабушка и, всхлипывая, бестолково мечется по кухне.

      Не успел Ванька, как следует удивиться, появляется дед; кряхтя, он влез на лежанку и, пошарив на запечке, достал длинный нож-финку:

      – Ну, я пошёл, мать, – озабоченно посмотрел на бабушку и ушёл.

      Ванька встревожился, вскочил и бросился к бабушке:

      – Куда дед пошёл, Борьку колоть?

      – Пойдём-ка милок, – бабушка увела его в спальню и, усадив на сундук, присела рядом: – што поделаешь, судьба его такая…

      Ванька подозрительно часто зашмыгал носом и отвернулся.

      – Ты уши-то заткни, так легше будет.

      Он закрыл уши руками и настороженно прислушался: вроде тихо.

      – Привыкли, чай, к нему, – сквозь слёзы бормотала бабушка, – из поросёнка малого, вон какого здоровущего борова, взрастили…

      И вдруг даже сквозь заткнутые уши прорезался истошный, пронзительный Борькин визг и оборвался, а Ванька заплакал, уже не прячась.

      – Помогать пойду, – вздохнула бабушка и нехотя побрела на улицу.

      – Борька, зачем они тебя так, Борька, – шептал Ванька, сидя в одиночестве и дав волю слезам, затем встал и робко вышел, всё ещё не веря в случившееся несчастье.

      То, что он увидел, заставило его содрогнуться от ужаса и отвращения; страшная картина распяленной туши потрясла его и он замер, не в силах отвести глаз от того, что ещё недавно было живым и весёлым боровом.

      Туша висела в сарае вниз головой и покачивалась, когда дед поворачивал её, а сосед палил шерсть, водя пламенем горелки по шкуре.

      В сторонке бабушка проворно разделывала на дощатом столе внутренности, от вида и запаха которых Ваньку замутило, и он бросился бежать в сад…

      Красные языки пламени жадно лижут ботву, трещат стебли и сучья, разгораясь в костёр, и вот уже во всю гудит пламя, освещая лица очарованных необыкновенным чудом мальчишек и ещё более сгущая сумерки.

      У Паньки в руках котелок с картошкой, и он преисполнен важности.

      – Пора в поход отправляться, а то холодно будет, грязь, – Ванька смотрит на развалившихся вокруг костра друзей, ожидая поддержки.

      – В следующее воскресенье отправимся, – решает Сашка, – да, Симак?

      Симак молча соглашается, оглядывая огороды:

      – Здесь сети с утра как раскинем, и все щеглы наши будут, – мечтает он вслух с блаженной улыбкой.

      – Мне синицы нравятся, – возражает