Тень от шпаги. Морфология литературного произведения. Илья Франк

как обращенную именно к нему. Кем обращенную? Очевидно, Хозяйкой зверей.

      И он слушается ее, сам как бы превращается в «заюшку» песни (то есть как бы оказывается внутри песни) и бежит «из плена горького»:

      «Лыжи, мешок с сухарями и все нужное для побега было давно запасено у него. Он зарыл эти вещи в снег за сторожевою чертою лагеря, под большою пихтою, которую для верности еще отметил особою зарубкою. Туда, по проторенной среди сугробов пешеходной стежке он и направился. Была ясная ночь. Светила полная луна. Доктор знал, где расставлены на ночь караулы, и с успехом обошел их. Но у поляны с обледенелою рябиной часовой издали окликнул его и, стоя прямо на сильно разогнанных лыжах, скользком подъехал к нему.

      – Стой! Стрелять буду! Кто такой? Говори порядок.

      – Да что ты, братец, очумел? Свой. Аль не узнал? Доктор ваш Живаго.

      – Виноват! Не серчай, товарищ Желвак. Не признал. А хоша и Желвак, дале не пущу. Надо всё следом правилом.

      – Ну, изволь. Пароль – “Красная Сибирь”, отзыв – “Долой интервентов”.

      – Это другой разговор. Ступай куда хошь. За каким шайтаном ночебродишь? Больные?

      – Не спится и жажда одолела. Думал, пройдусь, поглотаю снега. Увидел рябину в ягодах мороженых, хочу пойти, пожевать.

      – Вот она, дурь барская, зимой по ягоду. Три года колотим, колотим, не выколотишь. Никакой сознательности. Ступай по свою рябину, ненормальный. Аль мне жалко?

      И так же разгоняясь все скорее и скорее, часовой с сильно взятого разбега, стоя отъехал в сторону на длинных свистящих лыжах и стал уходить по цельному снегу все дальше и дальше за тощие, как поредевшие волосы, голые зимние кусты. А тропинка, по которой шел доктор, привела его к только что упомянутой рябине.

      Она была наполовину в снегу, наполовину в обмерзших листьях и ягодах и простирала две заснеженные ветки вперед навстречу ему. Он вспомнил большие белые руки Лары, круглые, щедрые и, ухватившись за ветки, притянул дерево к себе. Словно сознательным ответным движением рябина осыпала его снегом с ног до головы. Он бормотал, не понимая, что говорит, и сам себя не помня:

      – Я увижу тебя, красота моя писаная, княгиня моя рябинушка, родная кровинушка.

      Ночь была ясная. Светила луна. Он пробрался дальше в тайгу к заветной пихте, откопал свои вещи и ушел из лагеря».

      Мы видим, как Юрий Живаго молится Хозяйке зверей и как ее образ совпадает для него с Ларой (две заснеженные ветки рябины – большие белые руки Лары). (Существует, кстати сказать, много изображений неолитических богинь, а также богинь Древнего мира с поднятыми руками. И часто возле этих рук мы видим двух зверей или птиц. Но и сами эти поднятые руки уже символизируют некую звериную или птичью пару. Таким образом, мы видим в этих изображениях богиню и по ее бокам разнонаправленных зверей-двойников, как бы отражающихся друг в друге.)

      И луна тут недаром светит, это принадлежность богини. И еще: «Увидел рябину в ягодах мороженых, хочу пойти, пожевать». Разве это не осел-Луций из Апулея, спасение которого состояло в том, чтобы пожевать розы? Примечательны также слова: «Словно сознательным ответным движением рябина осыпала его снегом с ног до головы». Рябина, с одной стороны, просто часть природного мира, с другой стороны, живая личность,