Подросточки. Рассказы для девочек. Варвара Андреевская

слышала одни только похвалы, вследствие чего давно привыкла считать себя красавицей, перед которой все обязаны были преклоняться.

      – Недоставало только того, чтобы ты осталась спать с одной подушкой, – обратилась к ней Марья, сразу изменив интонацию голоса и выражение лица.

      – Ну, довольно спорить! Я спать хочу, замолчите! – оборвала девочка и, повернувшись к стене, закрыла глазки.

      Марья на цыпочках пробралась к собственной кровати. В избушке воцарилась тишина, затем раздался храп Марьи и мерное дыхание обеих девочек, свидетельствовавшее о том, что все они заснули.

      Дуня между тем, присев на полу около печки, куда Марья бросила обещанное одеяло, продолжала плакать; закрыв лицо и уткнувшись в железную заслонку печки, она делала всевозможное усилие, чтобы не разрыдаться громко и не навлечь на себя нового гнева злой женщины, совместная жизнь с которою сулила ей в будущем мало отрадного.

      Таким образом прошло около часа.

      – Ты, кажется, не спишь? – раздался вдруг над самым ухом нашей маленькой сиротки едва слышный голос Анюты, которая, тихонько встав с кровати, подкралась к ней и ласково взяла за руку.

      Дуня вздрогнула от неожиданности.

      – Не бойся, это я, Нюта, – шепотом продолжала девочка. – Мне жаль тебя. Очень жаль. Я принесла подушку, возьми, ляг и постарайся заснуть. Ты должна укрепить силы.

      Дуня попробовала возразить, доказывая совершенно логично, что Марья может увидеть утром подушку и рассердиться, но Нюта вместо ответа зажала рукою рот своей собеседницы, сунула ей на колени подушку и снова скрылась в темноте с такой быстротою, что Дуня не успела даже опомниться.

      Придя к убеждению, что в данный момент ей ничего не остается делать, как молчать и повиноваться, она осторожно подложила подушку под голову и, невольно поддавшись физическому утомлению, взявшему верх над нравственным состоянием, почти сейчас же крепко заснула.

      Во сне ей грезилась мама, добрая, ласковая, хорошая… Точно такая, какою она была при жизни. Дуня нежно припала головкою к её исхудалой за последнее время груди, со слезами принялась рассказывать о том, как грубо была встречена тетушкой Марьей, и убедительно просила взять ее обратно домой.

      Но тут мама вдруг сделалась какая-то странная, она взглянула на Дуню долгими, пристальными, выразительными глазами, в которых светилось что-то особенное, что-то неземное. Дуня крепче, прижалась к её стану. Чем сильнее сжимала она его в своих объятиях, тем он с каждой минутой становился все эластичнее, эластичнее и, в конце концов, превратившись просто в пар, совершенно незаметно выскользнул из рук.

      – Мама, мама, милая, дорогая, не уходи, или возьми меня с собою. Я не хочу, я не могу дольше оставаться жить с тетушкой Марьей! – взмолилась Дуня, но мама не слышала ее, она уже высоко поднялась наверх, почти под самые облака, откуда по прошествии нескольких минут Дуня услыхала чей-то незнакомый голос: «Не плачь, не отчаивайся, Господь Бог тебя не оставит! –