Набат. Сказка в стихах. Том первый. Вячеслав Владимирович Камедин

ты семя приняла,

      его впустил в твое я чрево!

      Моё ты имя не узнаешь никогда…

      Я ухожу под хохот свой,

      а твой жених,

      узрел, что ты налево

      гуляешь. И итог,

      вспорол уже себе живот…»

      Незнакомец смеются странным женским голосом. Джульетта не выдерживает, выбегает на улицу и… натыкается на мёртвого Ромео. Над ней кружит женский смех…

      II

      . Баллада об иконописце.

      Суть: темнота есть разновидность света,

      а свет есть разновидность темноты

      и основное качество предмета

      любого есть совокупность пустоты…

      Незримо то, чему глаза не научили –

      как могут видеть не привыкшие смотреть?

      Ты можешь разглядеть в холме могилу –

      А ангел в нем божественного тела твердь…

      Быть может, ангельским пречистым оком,

      в тебе, читатель, и во мне, узрит всю наготу

      красивую, любимую, все исцеляющую Бога,

      узрит в тебе ладошку Бога, во мне Его ступню…

      …посмел сейчас свершит я отступление,

      украсить повесть эзотерикой слегка.

      Балладу расскажу о том,

      что и рассудок есть лишь разновидность

      помутнения

      рассудка. А помутнение рассудка

      есть лишь разновидность озарения.

      Как умный есть лишь разновидность дурака…

      Жил да был иконописец.

      Средних лет, но мастер зрелый,

      девственник закоренелый,

      не монах, а лишь не смелый,

      робок был, а не строптивец…

      И мечтал он об иконе,

      животворную создать,

      чтоб молящийся сказать

      мог бы «все мои слова

      у святого на ладони»

      Много лет писал икону

      он святого Николая,

      погружался изучая

      в жизнь угодника, желая

      кистью оживить святого.

      Выходило только дурно.

      Снова вмешивался казус,

      Будто бы сам Санта Клаус

      вновь божественный свой статус

      маляру не доверял.

      И страдал иконописец,

      изнурял себя постами

      и молитвой, и словами

      черного смиренословья,