Одиночество простых чисел. Паоло Джордано

что-то не понимаю…

      – Ты понял, – сказала Аличе, дерзко глядя на него. – Я хочу сделать себе татуировку.

      Отец провел салфеткой по губам и по глазам, словно хотел стереть представившуюся ему неприятную картину. Потом, аккуратно свернув салфетку, он положил ее на колени и потянулся за приборами – ему хотелось выразительно продемонстрировать свое умение держать себя в руках.

      – Не понимаю, как подобное могло прийти тебе в голову, – произнес он.

      – И какой же, позволь узнать, ты хотела бы рисунок? – вмешалась мать с раздражением, которое, скорее, вызвал соус, нежели слова дочери.

      – Розу. Небольшую. Как у Виолы.

      – Скажи на милость, а кто такая эта Виола? – спросил отец с подчеркнутой иронией.

      Дырявя взглядом пустую середину стола, Аличе почувствовала, что она здесь никто.

      – Виола – это ее школьная подруга, – недовольно ответила мать. – Она говорила тебе о ней сто раз. Сразу видно, что у тебя с головой не все в порядке.

      Адвокат делла Рокка смерил жену высокомерным взглядом, давая понять, что ее не спрашивают.

      – Простите, но мне совершенно нет дела до того, что рисуют на себе школьные подруги Аличе, – заключил он. – В любом случае ты не сделаешь себе никакой татуировки.

      Аличе сдвинула на салфетку еще немного спагетти.

      – Все равно не запретишь, – осмелела она, по-прежнему глядя в центр стола. Голос ее, однако, звучал не совсем уверенно.

      – Ну-ка повтори! – произнес отец ровным и негромким голосом. – По-вто-ри! – медленно отчеканил он.

      – Я сказала, что все равно не запретишь, – произнесла Аличе, подняв глаза на отца, но и секунды не выдержала его пристального, леденящего взгляда.

      – Ты и в самом деле так думаешь? Насколько мне известно, тебе пятнадцать лет, и это обязывает тебя выполнять требования родителей – подсчитать нетрудно – еще три года. По окончании этого срока можешь, скажем так, украшать свою кожу цветами, черепами и чем угодно еще.

      Адвокат делла Рокка улыбнулся тарелке и отправил в рот аккуратно накрученные на вилку спагетти.

      Наступило долгое молчание. Аличе водила пальцами по краю скатерти. Ее мать покусывала хлебную палочку и рассеянно смотрела по сторонам. Отец притворялся, будто ест с большим удовольствием. Он энергично двигал челюстями, и каждый раз, отправив в рот очередную порцию, закрывал от наслаждения глаза.

      Аличе решила ударить посильнее – потому что она по-настоящему ненавидела его, потому что от одной только этой его манеры есть у нее начинала неметь даже здоровая нога.

      – Тебя наплевать, что я никому не нравлюсь, – сказала она. – Что никогда никому не понравлюсь.

      Отец вопросительно взглянул на нее и снова вернулся к еде, как будто никто тут и слова не произнес.

      – Тебе наплевать, что ты навсегда искалечил меня, – продолжала Аличе.

      Вилка застыла на полпути ко рту. Несколько секунд адвокат делла Рокка с недоумением смотрел на дочь.

      – Не