История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3. Луи-Адольф Тьер

в эту минуту в Сантареме, между Абрантесом и Лиссабоном.

      Узнав, наконец, истинное положение Массена, Наполеон решил обеспечить приток к нему всех войск: как тех, что остались незанятыми в Старой Кастилии, так и тех, которые он ошибочно ввел в Андалусию. Наполеон подготовил самые категорические приказы всем генералам, которым назначалось содействовать сосредоточению сил в Португалии. Между тем, если можно было пожертвовать второстепенными целями в пользу главной и усилить ресурсы Массена, сделав его способным выполнить часть задачи, не имело ли смысл сделать величайшее усилие и, поскольку ошибка вторжения в Испанию уже совершилась, вторгнуться в нее окончательно, повернув одну из армий с берегов Эльбы или Рейна, выдвинуть в подкрепление Массена 80 тысяч человек, возглавив их лично, привести к Торриш-Ведрашу Сульта, Друо и Дорсенна и завершить европейскую войну сокрушительным ударом по Лиссабону? Если и была опасность оголить север, разве она не исчезла бы с наступлением всеобщего мира, завоеванного на краю Португалии? Что же могло помешать столь очевидному решению? К сожалению, в то время как на Иберийском полуострове происходили описываемые нами события, Наполеон спровоцировал весьма опасные события на севере, и положение, в которое он поставил себя чрезмерным честолюбием, терзало его еще больше, нежели он сам терзал Европу. Как нередко случается, деспот стал рабом собственных ошибок.

      Мы знаем, что по окончании Ваграмской кампании он желал привязать к себе Австрию, умиротворить Германию, раздать приобретенные территории, дабы иметь возможность вывести войска из стран за Рейном, посвятить все заботы исключительно Испанской войне и принудить Англию к миру континентальной блокадой и разгромом армии Веллингтона. Однако чтобы сделать континентальную блокаду более действенной, он присоединил к Империи Голландию, оккупировал побережье Северного моря до самой границы Гольдштейна, ввел обширную систему тарификации колониальных товаров, весьма доходную для него и союзников, но крайне стеснительную для населения. Такая политика неизбежно пробуждала всё недоверие, которое Наполеон так хотел рассеять. В самом деле, превращение Рима, Флоренции, Вале, Роттердама, Амстердама и Гронингена во французские департаменты никак не могло ободрить тех, кто приписывал Наполеону план владычества над всем континентом. Наполеон же этими захватами не ограничился. Сочтя чисто военную власть над ганзейскими городами для себя недостаточной, он решил, что будет весьма полезно присоединить к Империи Бремен, Гамбург и Любек, расширив ее территорию до Везера и Эльбы. С какими трудностями мог он столкнуться при исполнении подобного замысла? Ганзейские города были в его власти; Ганновер принадлежал Жерому; землями герцога Аренбергского и князя Сальмского он мог распоряжаться не хуже, чем владениями любого французского подданного. Оставался еще, правда, герцог Ольденбургский, чьи владения между Фризией и Ганновером, между устьями Эмса и Везера, нельзя