Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время. Семен Ефимович Резник

Вся кафедра нервничала, и как только он появился, его обступили с разными вопросами. Я с трудом протиснулся сквозь толпу и назвал себя. Столетов бегло взглянул на меня поверх очков светлыми водянистыми глазами, сунул под мышку увесистую папку и заговорил с кем-то другим. Я ушел в уверенности, что он, скорее всего, забудет где-нибудь рукопись, а если не забудет, то будет читать ее месяца четыре – шутка ли: такой занятой человек!

      Однако уже через неделю мне позвонили из секретариата Столетова и сказали, что Всеволод Николаевич просит меня прийти к нему в министерство такого-то числа в такое-то время – если мне это удобно.

      Мне было удобно!

      …Разговор со Столетовым продолжался около двух часов. У него был отключен телефон, и никто в кабинет не входил, за исключением секретарши, которая время от времени, по звонку, приносила жиденький чай в тяжелом граненом стакане. (Мне чай предложен не был.) Прихлебывая чай, Столетов вел разговор.

      Он похвалил мою работу, высказал несколько незначительных замечаний и стал предаваться воспоминаниям о «том трудном времени», которое у меня, по его словам, было изображено верно. Беседу он вел неторопливо, по-доброму, по-стариковски. Ему нравилось, что книга написана «без лишнего нажима». Единственное, что он хотел бы, чтобы я имел в виду – не для исправления рукописи, а для личного сведения, – это то, что академик Н.М.Тулайков (который у меня лишь несколько раз упоминался, поэтому и исправлять ничего не требовалось) сыграл отрицательную роль в науке. Он был наделен большой властью, был вхож в ЦК партии и пользовался этим для расправы со своими противниками.

      То, что я знал о Тулайкове, свидетельствовало о другом. Однако я вспомнил: о Столетове говорили, что он сыграл в свое время какую-то роль в дискредитации Тулайкова и, если не прямо, то косвенно, был повинен в его аресте в 1937 году[2]. Поскольку всё это не касалось моей рукописи, я возражать не стал.

      Разговор кончился тем, что Столетов обещал в ближайшие дни написать рецензию; как только она будет готова, мне позвонят.

      Попрощавшись, я, словно на крыльях, полетел в редакцию. Поддержка министра кое-что значила! Кажется, только теперь я стал всерьез верить, что книга может увидеть свет.

      Однако прошла неделя, вторая, третья, а никаких сигналов от Столетова не поступало. Коротков, которого я успел обнадежить, стал нервничать. Со дня на день могла поступить из типографии корректура, в которую надо было внести те мелкие поправки, о которых мне говорил Столетов: они были отмечены в оставшейся у него рукописи.

      Я сам позвонил Столетову. Он объяснил, что был очень занят, но в ближайшую неделю непременно напишет рецензию.

      Через две недели я позвонил снова.

      Потом стал звонить каждую неделю…

      Надо сказать, что Столетов не избегал разговоров со мной: стоило мне назвать себя, и секретарша тотчас с ним соединяла. Однако дело не двигалось, и это было неспроста.

      Буквально дня через два после столь окрылившей меня долгой

2

Аресту Тулайкова предшествовала разносная статья Столетова в «Правде».