Дневники 1862–1910. Софья Толстая

делить всех детей жеребьевкой, я не соглашусь отдать Гриневку и Овсянниково. Маленьких в обиду не дам ни за что.

      Левочке все эти разговоры тяжелы, а мне еще вдесятеро тяжелее, так как приходится защищать меньших детей от старших. Таня всё время за Илью, и мне это неприятно. Завтра еду в Петербург, страшно не хочется, жутко и предчувствие неудачи. Теплее стало, но ветер. 7° тепла было днем.

      22 апреля. Почти месяц не писала журнала. Месяц особенно интересный и полный событий. Но это всегда так: времени было мало, нервы были натянуты до последней степени и писать приходилось много писем домой, так что журнал и не писала.

      Сегодня второй день Пасхи и второй день жаркой, совсем летней погоды. В два дня из бурых сделались нежно-зелеными все кусты и деревья, и первый день соловей поет вовсю с утра. Вчера еще вечером он только налаживался.

      Вернулась я из Петербурга в Вербное воскресенье, утром. Страстную неделю вначале отдыхала, болела, дала несколько уроков детям, наслаждалась тишиной и семейным кружком, а потом у нас начались разговоры о разделе, за который дети очень горячо ухватились, особенно Илья. Разделили так: Илье – Гриневку и часть Никольского, Сереже – другую часть Никольского, Тане или Маше – третью, большую часть Никольского с обязательством выплатить деньги. Леве – дом в Москве и Бобровский участок в Самаре, Тане или Маше – Овсянниково и 40 тысяч денег. Андрюше, Мише и Саше – по 2000 десятин земли в Самарской губернии, Ванечке и мне – Ясную Поляну. Сначала я требовала жребия на всё, но Лев Николаевич и дети протестовали, пришлось согласиться. Самарские земли для маленьких потому хороши, что поднимутся в цене; кроме того, украсть, срубить или испортить там ничего нельзя, а управление в одних руках; Ясную дали мне и Ванечке потому, что нельзя же удалить отца; а там где я, там и Лев Николаевич, там и Ванечка.

      Илья пробыл три дня, привозили они и Цурикова с Нарышкиным. Сережа и теперь у нас, и Лева тоже. Сережа очень оторвался от семьи и опять уж хочет уходить в земские начальники в Москву, ему надоело в Никольском, да и понятно, одному. Лева уезжает сегодня, чтоб в Москве готовиться к экзамену. Он всё худ, но очень хорош нравственно. Напечатали его рассказ «Монтекристо» в «Роднике» апрельской книжки и прислали за него 26 рублей денег. В «Неделе» мартовской книги напечатали рассказ «Любовь» и заплатили 65 рублей. Первые его заработанные деньги! «Монтекристо» Левочка и все очень хвалят.

      На Страстной я посылала Андрюшу и Мишу говеть, но сама не могла. Проделали они говенье равнодушно и стихийно, вместе с народом. В субботу служили у нас заутреню по просьбе всей прислуги. Левочка не был дома, и когда я его утром спросила, не будет ли ему неприятно, если будут служить в зале заутреню, он отвечал: «Нисколько».

      Вчера, после утреннего чая и завтрака, я велела заложить новые катки, и мы ездили со всеми детьми, Лидой и няней, Таней, Машей и двумя девочками (Сашками) в Засеку на шоссе, за сморчками. Я всё ходила с Ванечкой и Сашей, и, хотя близорукие глаза мои не