Академик Ландау. Как мы жили. Воспоминания. Кора Ландау-Дробанцева

о декабристах, с восхищением говорил о Перовской, о ее большой любви, о ее романе с Желябовым, как этот красавец-революционер был совсем случайно арестован. Когда его вешали, Перовская сидела в той же тюрьме и после родов умерла. Все сопровождалось стихами, и какими! Стихи лились без конца.

      – Вот какими были ваши революционеры! Какой из меня коммунист? Я просто никчемный трусливый заяц!

      – Дау, кто ваш любимый поэт?

      – Лермонтов. Я очень люблю стихи. У нас на курсе в университете была своя поэтесса. Она вышла замуж за иностранца, уехала за границу и погубила свой талант.

      – Почему погубила?

      – Настоящий поэт может писать стихи только на своем родном языке, находясь на своей родине.

      – А ее стихи помните?

      – Да, конечно. Вот, к примеру, когда наш профессор Иоффе женился на сокурснице своей дочери:

      Иногда испанский замок

      Вдруг спускается с небес.

      В Иоффе вновь вселился амок

      Или проще – русский бес.

      Натянувши нос Агнессе

      и послав развод жене,

      В комфортабельном экспрессе

      С Асей двинулись в турне.

      Как приятно лет на склоне,

      с капиталом и в чинах,

      Развлекаться в Барселоне,

      забывать о сединах.

      Или вот, когда мы студентами совершали турне по побережью Черного моря:

      На пляже пламенной Тавриды,

      Лишившись средств, ума и сил,

      Раздетый Боб у голой Иды

      Руки и сердца попросил.

      К чему условности салона?

      Закатом вспыхнула вода.

      И, надевая панталоны,

      Она ему шепнула: «Да».

      Глава 11

      Начав работать над дипломом, я шоколадный цех не оставила, полюбив и цех и людей. Меня на фабрике тоже оценили. С утра до двух часов дня работала над дипломом. С четырех часов дня до двенадцати ночи на второй смене или с двенадцати до восьми на третьей смене. И еще встречалась с Дау. Он всегда меня провожал на ночную смену, а со второй смены всегда встречал. Гуляя через весь Харьков, мы много говорили, больше говорил он. С восторгом слушая его, я начинала понимать убогость своего университетского образования. Историю партии я преподавала в кружках и даже считалась неплохим лектором. А Дау, рассуждая о любом политическом вопросе, цитировал Маркса, Энгельса, Ленина.

      – Корочка, Маркс по этому поводу сказал… (Шли длинные цитаты.) Ведь это прекрасно! Он знал историю всего мира и каждого народа в отдельности. Он знал все, даже какие-то персидские иероглифы.

      О коммунарах Французской революции Дау говорил с таким восторгом, будто был им сам.

      – Дау, вы должны обязательно вступить в партию. Такие люди, как вы, ей очень нужны.

      – Кора, марксизм заинтересовал меня рано. В 11 лет я изучил «Капитал» и, конечно, стал марксистом, а вот в партию меня не примут. Вернувшись из-за границы, я стал работать в Физтехе. Этот институт в Харькове меня привлек потому, что здесь работает выдающийся