Дети Третьего рейха. Татьяна Фрейденссон

поняла, нацисты… и мой дядя Герман – они в это верили. Судьба, миссия, еще какая-то ерунда.

      – Знаешь историю про то, как твой дядя чуть не стал масоном? – Вижу, Элизабет оживляется: она хочет немного побыть слушателем. Говорить ей уже трудновато: заплетается язык. Наверное, на сегодня надо заканчивать. – Это было, кажется, в 1919-м. Герман Геринг шел, чтобы записаться в масонскую ложу, – он сам рассказывал об этом, – так вот, по дороге он познакомился с красавицей-блондинкой и решил за ней ухлестнуть: в тот день до масонской ложи он просто-напросто не дошел. Зато через некоторое время вступил в нацистскую партию. Я читала, он что-то говорил по поводу судьбы, что, мол, не встреть он по дороге эту блондинку, история бы была совсем другой: он бы стал масоном и никогда не оказался рядом с Гитлером и – вследствие этого – на скамье подсудимых.

      – Он говорил об этом с сожалением? – уточнила Элизабет, по-профессорски поправив очки.

      – Не знаю, – честно призналась я, – вряд ли.

      – Я почему-то тоже так думаю… У меня, наверное, тоже был шанс изменить свою жизнь. Помню, когда дети были маленькие, Ренцо как раз исполнился годик, мне предложили работу в Европе. Но я отказалась. У меня была пожилая мама, двое детей на руках… Но это предложение – оно было как водораздел. Я понимала, что сейчас может начаться новая жизнь. Боже мой, как я в свое время хотела поехать в Европу к отцу. Но к тому времени, когда мне поступило предложение о работе, он уже умер. Так что я сделала свой выбор: начинать там всё с нуля, без отца, без цели, без смысла казалось невообразимо страшным…

      – А когда умер твой отец?

      – В 1966 году. Мне было двадцать два года. Я работала в крупной швейцарской компании, которая занималась электрификацией. Центральная гидроэлектростанция. И там, на работе, мы с мамой (она меня устроила к себе) получили известие о его кончине: никто из нас тогда не заплакал. Просто я была разочарована снова, потому что я всё-таки лелеяла надежду, что смогу оплатить поездку в Европу, чтобы увидеть его.

      – Ну а что тебе дала бы эта встреча с ним?

      – Пусть бы он не знал, что я его дочь, я бы просто посмотрела на него со стороны. А может, и призналась бы, чтобы увидеть его реакцию на меня. Да. Эта реакция прояснила бы очень многое. Был ли он по отношению ко мне просто жестоким человеком с каменным сердцем? Если нет, то почему никогда не отвечал на мои письма? Мне казалось, что если бы я заглянула ему в глаза, то без всяких слов и оправданий поняла бы, почему всё случилось так, как случилось…

      Я вижу, что Элизабет устала и предлагаю перебраться в гостиную, подвести итоги уходящего дня и спланировать завтрашний.

      Геринг, тяжело кряхтя, спускается по ступенькам, и в бледном свете ламп, включенных в гостиной, я замечаю, как она вымотана. Она усаживается в кресло возле журнального столика в гостиной. Рядом, на подставке, стоит домашний проводной телефон. Смотрю на него и вдруг говорю:

      – Элизабет, я звонила Эдде.

      – Ну и как успехи?

      – Никак. Она послала