Сон разума. Георгий Константинович Левченко

вполне соответствовало её характеру. В общем и целом их отношения ей определённо нравились, правда, до тех пор, пока подспудно не возросло неопределённое желание чего-то много большего, а, поскольку она почему-то смотрела на всё гораздо проще, чем Фёдор, то и решения принимала быстрее и импульсивней, безо всяких околичностей.

      Придя в этот день домой как всегда раньше него, она с рваным беспокойством, усиленно громыхая кухонной утварью, поскольку к ужину ничего не было готово, стала размышлять, почему он в последние дни так спокойно весел. Плохим ей это поначалу не казалось, просто чем-то подозрительным, да и не сознательно, на уровне ощущений, ничего подобного Настя за ним ещё не замечала. С Фёдором иногда случалось так, что перемены в его настроении неожиданно сказывались на настроении близких, чаще всего противоположным образом. Может, все так привыкли к ровности его обхождения и ощущали в переменах подвох, может, от него ничего хорошего уже просто не ждали, несмотря на безобидную внешность, а, может, он незаметно заражал всех своей мнительностью, которую, на самом деле, редко и сам испытывал. Так или иначе, но сомнения в её душе зародились и весьма основательные. Сначала Настя предполагала, что он просто доволен тем, как позавчера неожиданно для себя отдохнул, но подобная весёлость должна была пройти на следующий же день, однако не прошла, это объяснение отпадало. (Между прочим, она и подумать не могла, что походы по ночным клубам кем-то в принципе не могут считаться за отдых.) Ещё более насторожило её то, что он начал чаще обычного делать ей комплименты, как хорошо она выглядит, как у неё всё получается и т.д. и т.п., и что при этом на лице у него играет самозабвенная улыбка. Вообще-то такому надо радоваться, ведь после нескольких лет совместной жизни, когда секретов никаких не остаётся, подобное не часто услышишь, однако этими доводами Настя себя не беспокоила, не по глупости, конечно, они ей почему-то и в голову не приходили. Хоть она и считала, что неплохо его изучила, но сейчас по некой неведомой причине всё-таки не могла понять, в какую сторону он переменился, и под конец стала подбираться к самому плохому, на что только была способна, причём делала это с такими досадой и раздражением, не терпя любых возражений, будто открыла очень глубокую и столь же неприятную для себя истину, совершенно не желая с ней расстаться.

      «Может, он мне изменил? А с кем? У него секретарша на работе красивая, кажется. Но это было бы просто верхом пошлости! не стал бы он такими глупостями заниматься. Хотя кто его знает? А, может, с этой, с Семёновой? Они будто нарочно стараются не говорить друг с другом на людях. Но это ж бред, да и когда бы он успел? Он их обоих на дух не переносит. А, может, он ненавидит именно его? Кажется, он действительно как-то странно на неё смотрит, особенно украдкой, это заметней больше всего, – Настя ни коим образом не желала останавливаться в своих абсурдных предположениях и продолжала. – Может, у них уже всё решено, и он ждёт, когда те разведутся? А на кой чёрт ему двое чужих