Привет эпохе. Якубов Олег Александрович

Галина Петровна. – Но за все годы войны, да и за последующие тоже, в детском доме не было ни одного смертного случая.

      Каждый день она писала письма-запросы. Пачками отправляла конверты, пытясь разыскать родителей или родственников своих питомцев. Иногда это удавалось. Не часто. Заканчивалась война, некоторым ребятишкам надо было идти в школу, а следовательно их предстояло перевести в другой детский дом. Но как разлучить братьев с сестрами, как вообще можно было отдать этих крох, большинство из которых называли ее мамой. И снова ходила она по инстанциям, снова писала письма, заявления. И добилась своего – детям-родственникам разрешили жить в одном детском доме.

      Закончилась война. За ребятишками стали приезжать родители, родственники. Она не знала, радоваться ей этому, или огорчаться. Ну, конечно же, она счастлива была за тех, у кого нашлись мать, отец. Но на следующий день после этих посещений, остальные ходили заплаканными, с надеждой заглядывали ей в глаза и спрашивали? «А за мной когда мама приедет?» Ну как было объяснять ей семилетнему Сереже, что отец его погиб на фронте, а мама – под бомбежкой еще тогда, когда они, эвакуированные, пробирались в Узбекистан.

      Небольшая андижанская квартирка Галины Петровны сплошь завешана фотографиями. Дети и вполне уже взрослые люди – бывшие воспитанники детдома смотрят на нее с фотографий круглосуточно.

      – А ваши здесь есть? – задал Галине Петровне не совсем тактичный вопрос.

      Она не обиделась:

      – А здесь все мои. Своей-то семьи я так и не создала, – сказала без всякой горечи. – Молодая была, вообще жила практически в детском доме… Да и о чем жалеть, когда у меня такое счастье есть.

      Как бы в подтверждение своих слов, достала целые кипы писем со штемпелями, наверное, всех городов Союза. Большинство из писем начинались одинаково: «Здравствуй, мама».

      О Галине Петровне Голдаевич, ее воспитанниках написал я материал. Сдал его в секретариат, а когда через несколько дней развернул газету, увидел свой очерк безжалостно сокращенным. Секретарь редакции что-то лепетал по поводу срочных правительственных документов, что пришлось, мол, по живому «резать».

      – Так какого лешего ты этот материал не перенес в другой номер? – рявкнул я на секретаря и хлопнул дверью.

      Вечером ко мне заглянул собственный корреспондент газеты главной партийной газеты Узбекистана «Правды Востока» по Андижанской области Иван Новоженин. Для нас, областных газетчиков , был он представителем высшей журналистской элиты. Однако, хотя цену себе Иван знал, носа перед нами не задирал, к тому же и мы снабжали его порой информацией, за которой ой как побегать бы надо было. Заглянул он ко мне по-соседски, жил в доме поблизости, просто поболтать.

      – Чего не духе-то? – поинтересовался коллега.

      – Материал зарезали.

      – Эка беда. Другой напишешь. Нашел на что обижаться.

      – Да не за себя, Ваня, обидно. Дивную тетку встретил, всю войну в детдоме проработала, ее чуть не пятьсот человек с тех пор своей