Воспоминания и письма. князь Адам Чарторижский

в письме, что мы, вопреки всем любезностям и ласкам, остались в глубине души твердыми в любви к родине и в ненависти к Екатерине и т.д. А сообщается нашей матери об этом, так как она сильно желает укрепить нас в нашем образе мыслей и проч. Можно себе представить, как испугалась наша матушка, получив такое письмо, – ведь было общеизвестно, что все письма на почте вскрывались. Было очевидно, что письмо писалось с намерением возбудить подозрения Екатерины и разрушить наш план возвращения имений. Припомним, что во время нашего пребывания в Гродно князь Репнин показывал нам оригинал одной приписки императрицы по поводу клятвы, которую я будто бы дал моей матери в ненависти к России и императрице. Эта сказка, должно быть, также была сфабрикована одним из наших соотечественников, – как будто нужно было прибегать к такой торжественной клятве, чтобы внушить нам вечную ненависть к злым врагам.

      Нам не оставалось ничего другого, как скрепя сердце решиться поступить на службу. Это было непременное условие, дополнявшее нашу жертву, неизбежное следствие нашего приезда в Петербург. В один из вечерних визитов в Царское Село граф Зубов объявил нам, что императрица намерена назначить нас офицерами в гвардию и что стать членом такой доблестной армии, перед которой ничто не может устоять, – это наибольшее счастье, какое только могло выпасть на нашу долю. Действительно, такое мнение было господствующим среди офицеров русской армии, и они не могли от него отказаться. Хотя мы и были готовы к этому удару, все же, когда официально получили это предложение, наши сердца сжались. Отступать было некуда. К тому же, раз уж мы решили отдать себя в руки русских, не все ли равно, в какую форму выльется приносимая нами жертва. Гражданская ли служба или военная, в том или другом чине – все это нам было безразлично. Мы считали недостойным себя входить в какие-либо переговоры, показывать малейшую заботу о получении более высокого положения. И самое высокое положение, и самое низкое были нам в одинаковой степени нестерпимы. Даже говорить об этом значило бы придавать этому какое-нибудь значение, тогда как мы не придавали никакого.

      Итак, с опущенной головой, как настоящие жертвы, приготовились мы принять всякое предложение, не справляясь даже о том, что нас ожидало. Может ли путешественник, случайно заброшенный судьбою в Японию, на Борнео или на Яву, придавать малейшее значение формам, отличиям или почестям, которые присущи обычаям этих варваров? Совершенно то же было и с нами в данном случае. И мы, очутившиеся вне нашей сферы, вынужденные к тому несчастьем, не видевшие кругом ничего, кроме жестокости и насилия, полные отвращения, уныния и отчаяния, считали, что нам не следует санкционировать добровольным решением какое бы то ни было назначение.

      Наконец появился так долго ожидаемый указ, решавший участь всего конфискованного правительством имущества. Екатерина раздала массу имений фаворитам, министрам, генералам, губернаторам, даже низшим служащим, а также некоторым полякам, изменникам отечества.