Олимпийский чемпион. Фридрих Незнанский

он уже не человек. Вот Калина это сразу просек. И поступил как надо. Что из этого следует?

      Усман внимательно посмотрел в глаза Чахлику, который до сих пор не мог полностью осознать происходящего.

      – А из этого следует, что Калина – наш человек. Так что наезжать на него не надо и грозить тоже.

      – И вообще, Чахлик, не бери на себя больше положенного. Вкурил? – В голосе Рыжего звучали металлические нотки. – А теперь иди и веди себя правильно.

      Чахлик вышел от Усмана на ватных ногах. Он понял, что его особое положение кончилось. Теперь, скорее всего, он будет простым бойцом в кентовке Усмана. Только сейчас Чахлик сообразил, что не должен был сам убивать Сергея, ему нужно было заставить сделать это кого-то из молодых. А теперь он мясоруб, убийца, и никогда ему не подняться выше этого уровня. И так будет долгих пять лет, которые ему предстояло провести в этом лагере… Чахлик пошел в соседний барак, купил бутылку водки у деловых и провел остаток дня на своей шконке.

      Через несколько дней Чахлика вызвал к себе начальник колонии. Его звали Петр Филиппович, и был он старым, прожженным плутом. Он не брезговал ничем – ни спекуляцией лесом, ни наркотиками, ни воровством с лагерной кухни. Зеки даже шутили между собой, что, мол, держат для него персональную шконку в бараке, потому что такого вора, как Петр Филиппович, днем с огнем не сыскать. Но судьба была милостива к начальнику, и даже в грозные советские времена Петр Филиппович не попался на своих махинациях. А с наступлением новых порядков он и вовсе перестал бояться наказания за воровство.

      С властями формальными и неформальными Петр Филиппович всегда дружил. Многие из тех, кто когда-то гостил у него в колонии, теперь сделались большими шишками. С ними он был в приятельских отношениях и иногда выполнял их просьбы в обмен на помощь в делах или крупную сумму денег. За годы службы Петр Филиппович сделался очень небедным человеком, но патологическая жадность и привычка к власти не давали ему уйти на пенсию. Он держался за свое место зубами и когтями и, скорее всего, намеревался оставаться на своем посту до конца жизни. А был Петр Филиппович человеком здоровым и бодрым, так что даже осужденные на максимальные сроки не надеялись дожить до нового начальника колонии.

      Чахлик стоял посреди кабинета Петра Филипповича, как положено, заложив руки за спину. Начальник колонии молча перебирал бумаги на столе, время от времени поглядывая на заключенного поверх очков в золотой оправе. Наконец, отложив бумажки в сторону, он заговорил:

      – Ну что, Андрей Игоревич Васильев, не надоело тебе на зоне?

      – Да нет… – осторожно сказал Чахлик, – тепло, хорошо. Кормят…

      – Но на воле-то лучше? – продолжал допытываться Петр Филиппович.

      – Ясное дело. – Чахлик никак не мог понять, чего от него хотят. – На воле завсегда лучше.

      – А выйти хочешь?

      Чахлик усмехнулся:

      – Мне еще пять годков тут трубить. Сами знаете.

      – Ну уже чуть меньше, – сказал Петр Филиппович, заглядывая в личное дело Чахлика, – на два месяца… Но знаешь, кто-то и за два месяца исправиться