Солдатами не рождаются. Константин Симонов

и будет хорошо для нас, было и будет плохо для них. И так до конца войны, до последнего ее часа, потому что война как монета: сколько ни катится, а все равно на ребро не станет – ляжет или орлом, или решкой, кто-то сверху, кто-то снизу; пощады нет и не будет ни нам от них, ни им от нас…

      Отсюда, из этого окопа на передовой, все казалось огромным: и то, что впереди, и то, что сзади. А ты, человек, находился как бы на самом острие громадного клина, молча упертого в этой тишине в грудь врага. И какая бы великая сила ни была там, позади тебя, все равно, когда начнется, она тобой, твоим телом, вдавится в это лежащее впереди враждебное, молчаливое пространство.

      «Да, нелегкая солдатская должность, – подумал Серпилин. – А сколько людей на ней…»

      – Ну что ж, зайдем к Алферову.

      Когда они зашли в землянку, лейтенант Алферов, бледный, худенький юноша в съехавшей на затылок ушанке и полушубке внакидку, сидел на корточках, притулясь к железной печке-времянке, и, прижав к уху телефонную трубку, чему-то задумчиво улыбался. Огонек «катюши» – сплющенной снарядной гильзы – освещал улыбавшееся лицо Алферова и спавших вповалку на полу людей.

      Увидя входящее начальство, Алферов положил трубку, стряхнул с плеч полушубок, нахлобучил ушанку, вытянулся в струнку и стал докладывать.

      – За дежурного самого себя оставили? – спросил Серпилин, выслушав доклад.

      – Так точно. Решил: пусть поспят. А мне не спится.

      – С кем говорили? – спросил Серпилин. – Возьмите трубку, договаривайте, раз начали.

      По смущенному виду командира роты ему показалось, что тот вел новогодний, неслужебный разговор. Может быть, с каким-нибудь знакомым санинструктором, хотя Цветков стремился обходиться в полку без женского пола и у него санинструкторы – почти все мужчины.

      – Я ни с кем не говорил, товарищ генерал, – сказал Алферов. – Я песню слушал.

      – Вон как! – удивился Серпилин. – Объясните, недопонял.

      – У нас тут есть одна связистка на промежуточной, – сказал Алферов, с опаской покосившись в сторону командира полка, – очень поет хорошо. Иногда, когда она ночью дежурная бывает, мы ее по линии спеть просим.

      Серпилин перехватил взгляд Алферова и повернулся к Цветкову. Цветков смотрел на своего командира роты со смешанным выражением свирепости и удивления. От удивления брови Цветкова поднялись так высоко, что казалось, сейчас сорвутся с лица и улетят.

      – И какие же она песни поет? – спросил Серпилин.

      – Разные, товарищ генерал, – сказал Алферов. – Сейчас «Землянку» мне пела. – И опять покосился на Цветкова.

      – Хорошая песня, – сказал Серпилин. – Может, ее и нам с командиром полка можно послушать?

      Алферов неуверенно посмотрел на него, не шутит ли; увидел, что не шутит, и взял трубку.

      – Селиверстова, а Селиверстова… Селиверстова… Давай еще спой. – Он вопросительно посмотрел на Серпилина: сказать, для кого придется петь, или не говорить?

      Серпилин покачал головой: «Не надо».

      – Спой,