Ржевская мясорубка. Борис Горбачевский

очень надеюсь на артиллерию и реактивные установки. Танки будут – у нас их теперь больше, чем у немцев. О Ржеве. Немцы давно засели в городе, окопались, укрепились, оборона немецкая – сильная, поэтому ее до сих пор не прорвали.

      Завершая собрание, Сухомиров сказал:

      – Завтра вечером выступаем, так что спать не придется, отсыпайтесь сегодня. День завтра – на сборы. Ночью выдвинемся к передовой, займем указанное расположение. Утром начнется общее наступление. Готовьтесь и поддержите друг друга, обращаюсь прежде всего к опытным фронтовикам.

      Ночь перед выходом на рубеж

      Ушли командиры – и все как-то примолкли, задумались. Почти сто дней, то есть с конца мая, дивизия находилась в резерве армии, почти сто дней мы готовились к предстоящему, ждали этого события – кто с нетерпением, кто показно-патриотически, кто-то с ужасом… И вот: время пришло.

      – Чего закручинились, не видно и не слышно, будто камешки на дне реки?! – попробовал расшевелить всех чей-то громкий, нарочито бодрый голос.

      Никто не отозвался. Никто не поддержал.

      Дымили самокрутки, разговаривали тихо, будто берегли голос – время придет, вот тогда накричишься! Как всегда бывает в психологически сложной обстановке, люди вели себя по-разному. Оптимисты болтали всякую чепуху, посмеивались, шутили, вспоминали веселые истории. Другие помалкивали, тяжело и печально вздыхая. Многие старались даже в мелочах выказать друг другу больше внимания. Говорят: «Если хочешь подбодрить себя, подбодри своего товарища», – наверное, интуитивно следуя этому правилу, мы так и поступали. Обменивались адресами: «Если что, напиши моим». Вспоминали самые важные события из прошлой жизни. Дарили на память простые, но дорогие для солдата вещи. Мне, например, подарили самодельный алюминиевый портсигар – берегу его и по сей день.

      Я видел, как некоторые погружались во что-то глубоко личное, им не хотелось разговаривать, но и сон не шел. Один вдруг вспомнил, что сегодня его день рождения – исполнилось девятнадцать! – и принялся ворошить вслух то, о чем, может, стоило бы забыть, особенно в эту последнюю ночь в лагере, мало ли что ждет…

      – Почему молчишь, о чем думаешь? – спросил я молодого татарина Шакура – пулеметчика из нашего отделения.

      Он бодро ответил:

      – Как бы «дегтярь» не подвел. Немцев побольше стрелять.

      Возможно, он говорил неправду: я слышал вчера, как он страстно молился, просил помочь Всевышнего.

      Бывалый фронтовик обратился к нам, зеленым:

      – Ежели пойдем завтра в атаку, то надо смело идти или бежать вперед. Ни в коем разе, ребята, не ложитесь! От земли тогда никак не оторвешься. Мой ротный, помню, предупредил: «Расстреляю всех, кто заляжет!»

      – Ну и что, пострелял?

      – Было дело, нескольким врезал. С тех пор больше не ложились. Поглядим, как завтра наш ротный сообразит, коли дело не заладится. От приказа никуда не уйдешь.

      Я вмешался, стараясь убедить людей:

      – Старший лейтенант в солдата стрелять