Простите, простите, простите меня…. Александр Володин

и затейливые повороты, и неожиданные тупики, и перепады эмоциональных высот. Автор порой как бы теряет намеченную путеводную нить, меняет шаг, и читателю остается двигаться дальше на свой страх и риск, на ощупь, по разбросанным на пути то тут, то там ориентирам – заглавиям циклов.

      Переплетение тематических мотивов в протяженном, прерывистом авторском монологе имеет свои устойчивые векторы.

      В открывающем книгу цикле «Сны» уже в первом стихотворении «Неверие с надеждой так едины…» заявлен принципиальный для Володина мотив надежды («свет надежды все слабее светит»), подхватываемый мотивом ускользающего счастья. Ощущение счастья, и ускользнувшего, и вовсе недостижимого, или вдруг возвратившегося, – каким бы оно ни выглядело, – было Володину дороже всего.

      Вплоть до счастливого чувства своей одинаковости с «этим дождем, и деревьями, и переулками, и освещенными окнами домов», – до всепоглощающего чувства жизни в заключительном стихотворении (в прозе) цикла «Сны».

      Надежда на счастье неразрывно связана с образом женщины, и неспроста уже во втором цикле «Звезды тех, еще тридцатых лет» мелькают воспоминания о московских школьницах («там жили богини мои, уроки учили») и звучит вопрос: «Таинственную, как ее узнать?..» Ответам на этот далеко не риторический вопрос подчинены так или иначе все последующие циклы. Образ женщины, во множестве вариаций и оттенков, – нерв авторской исповеди. А с трудом, но все-таки просматриваемая хронологическая канва (даты под стихотворениями поставлены лишь изредка) отражает процесс духовной эволюции володинского внутреннего человека.

      Третий цикл «А капли сверк, сверк…» – задумчивая пауза, когда музыка «разговаривает с Богом, слушающим изумленно». Этот цикл – смена темпа перед четвертым циклом, где в «Воспоминании о сороковом годе» уже ощущается тяжкая поступь приближающейся большой войны. И здесь же в стихотворении

      «Из дневника» брошен ретроспективный взгляд в тогда неведомое (но потом прожитое автором) будущее: «Тридцатые. Парадный срам. ‹…› Потом война. Сороковые. ‹…› Потом надежд наивных вера, шестидесятые года». Очередность циклов в лирическом повествовании не исключает подобных эмоциональных всплесков, что называется, постфактум.

      В пятом цикле «И кажется, быть пусту миру» война очерчена скупыми, жесткими штрихами. Война пришла – «и музыка была убита». В стихотворении 1942 года «Аккуратно, перед наступленьем…» смерть настигла друга, с которым они только что перед боем пили законные сто грамм, «хлеб дожевывая на ходу». Смерть вслепую выбрала друга, дав шанс тому, «кто уцелеет», прожить «две хороших жизни». Скорбное чувство потери стократно возрастает от «виноватости без вины» и долга перед погибшим, на месте которого по милости судьбы не оказался сам. В стихотворении 1946 года «На фронте была далеко идущая мечта…» Володин и провозглашает главное свое заклинание: «Стыдно быть несчастливым».

      «Можно ли благодарить,