Тридцатая любовь Марины. Владимир Сорокин

самый, что висит в деревянной треснутой рамке в гостиной над громадным концертным роялем.

      Подождав мгновенье, Марина начала двигаться, уперевшись руками в свои смуглые бедра.

      Валентин молча лежал, блуждая по ней невменяемым взором, руки его, вытянутые вдоль тела, бессильно шевелились.

      Прямо над кроватью, на зеленовато-золотистом фоне старинных обоев, хранивших в своих буколических узорах смутный эротический подтекст, висел в глубокой серой раме этюд натурщицы кисти позднего Фалька.

      Безликая женщина, искусно вылепленная серо-голубым фоном, сидела на чем-то бледно-коричневом и мягком, поправляя беспалыми руками густые волосы.

      Ритмично двигаясь, Марина переводила взгляд с плавной фигуры на распластавшееся тело Валентина, в сотый раз убеждаясь в удивительном сходстве линий.

      Оба они оказались беспомощны, женщина – перед кистью мастера, мужчина – перед смуглым подвижным телом, которое так легко и изящно покачивается над ним в полумраке спальни.

      Марина порывисто обняла его, припав губами к коричневому соску и стала двигаться резче.

      Валентин застонал, обнял ее голову.

      – Прелесть моя… сладость… девочка…

      Его лицо совсем округлилось, глаза полуприкрылись, он тяжело дышал.

      Марине нравилось целовать и покусывать его соски, чувствуя, как содрогается под ней беспомощная розовая глыба.

      Мягкие округлые груди Марины касались его живота, она ощущала, насколько они прохладнее Валентинова тела.

      Его руки вдруг ожили, сомкнулись за ее спиной.

      Он застонал, делая неловкую попытку помочь ей в движении, но никакая сила, казалось, не в состоянии была оторвать эту махину от кровати.

      Поняв его желание, Марина стала двигаться быстрее.

      Часы в гостиной звучно пробили половину первого.

      В тяжелом дыхании Валентина отчетливей проступила дрожь, он стонал, бормоча что-то, прижимая к себе Марину.

      В его геркулесовых объятьях ей было труднее двигаться, груди плющились, губы покрывали гладкую кожу порывистыми поцелуями, каштановые, завивающиеся в кольца волосы подрагивали на смуглых плечах.

      Он сжал ее сильнее.

      Ей стало тяжело дышать.

      – Милый… не раздави меня… – прошептала она в круглый, поросший еле заметными волосками сосок.

      Он разжал руки, но на простыне им больше не лежалось, – они стали конвульсивно трогать два сопряженных тела, гладить волосы Марины, касаться ее колен.

      Дыхание его стало беспорядочным, хриплым, он подрагивал всем телом от каждого движения Марины.

      Вскоре дрожь полностью овладела им. Марина пристально следила за его лицом.

      Вдруг оно стало белым, слившись с простыней. Марина стремительно приподнялась, разъединяясь, отчего ее влагалище сочно чмокнуло. Соскочив с Валентина и наклонившись, она сжала рукой его огромный член, ловя губами бордовую головку.

      – Ааааа… – замерший на мгновенье Валентин застонал, столбоподобные ноги его мучительно согнулись в коленях.

      Марина