Белые одежды. Владимир Дудинцев

никогда и ни при каких обстоятельствах я не совершала и не позволю при мне… – и гордо отошла боком.

      – Я, во всяком случае, патриот института. И к такому делу не прикоснусь даже в форме уступки вам…

      Оба супруга поглядывали на Федора Ивановича. Они таким способом доносили ему на Елену Владимировну.

      – Я вас не понял, – сказал Федор Иванович. И пока оба супруга мялись, набирая разгон для более точного доноса, он добавил: – Стефан Игнатьевич! Ведь вы сами, когда бежали с супругой по парку – помните? – и когда я вас догнал, как раз говорили об этом микротоме. Что вы говорили? Что он списанный, подобран на свалке, что Иван Ильич заказывал точить винт в Москве.

      Вонлярлярские посмотрели друг на друга.

      – Ну? Ведь было это? Словом, я ничего не вижу, не слышу и не говорю. А микротом вы с Еленой Владимировной отнесите ко мне в кабинет. Я сам посмотрю и решу…

      – Пусть несет сама. Она вон какая. Коня на ходу остановит…

      – Дайте, тогда я сам. – И Федор Иванович, отобрав у них тяжелый микротом, смеясь и качая головой, понес его себе.

      Елена Владимировна вошла за ним следом. Федор Иванович, поставив прибор на столе, подвигал кареткой, покрутил винт и поднял на нее глаза.

      – Федор Иванович, это микротом Ивана Ильича…

      – Я знаю, – ответил он.

      – Вы позволите вынести? Надо как-то пропуск…

      – Никаких пропусков, я вынесу сам – Федор Иванович сказал это негромко. – Принесите мне сумку или большой портфель. Вечером вы подойдете к этому окну. Тут клумба… И я вам подам. А потом выйду. И отнесем хозяину.

      – А эти, незапятнанные? Они же шум поднимут…

      – О чем? Какой может быть шум о том, чего не было? Ведь вещь нигде не значится!

      И опять пришел теплый душистый вечер. К концу дня Елена Владимировна принесла чей-то огромный брезентовый портфель с кожаными кантами, и Федор Иванович уложил в него прибор. Когда стемнело, он уселся у окна, не зажигая света. В открытое окно тянуло ночной, чуть пересушенной ароматной прохладой парка. Вдали скользили какие-то тени, исчезали в наплывающей тьме.

      – Призадумались?.. – раздался около него тихий низкий голос Елены Владимировны. Она была у самого подоконника, как мальчишка, вскарабкалась на цоколь. Федор Иванович передал ей портфель и бесшумным гибким шагом заговорщика выскользнул на улицу, обежал вокруг корпуса.

      Ее светло-серая тень ждала в сторонке. Елена Владимировна была в своем халатике. Федор Иванович взял у нее портфель, и они молча быстро зашагали к парку. Когда окунулись в черный дым ночи, уже окутавшей парк, Елена Владимировна взяла его под руку.

      – Можно? Это я чтоб вы не потерялись. Не страшно вам?

      – А почему должно быть…

      – Вы разве не чувствуете, что на всех налетела какая-то…

      – Ну, не на всех же она налетела.

      – На хоздворе все еще жгут… Кто сжигает, все как-то молчат. Хейфец сказал: пламя того самого химического состава, что и пятьсот лет назад…

      – Значит,