Улисс. Джеймс Джойс

карман с носовым платком. Он вышел, сунув обратно газету, которую все еще держала другая рука.

      Убогие похороны: три кареты и катафалк. Какая разница. Факельщики, золоченая сбруя, заупокойная месса, артиллерийский салют. Смерть с помпой. У последней кареты стоял разносчик с лотком фруктов и пирожков. Черствые пирожки ссохлись вместе: пирожки для покойников. Собачья радость. Кто их ест? Те, кто обратно с кладбища.

      Он шел за своими спутниками, позади мистер Кернан и Нед Лэмберт, за ними Хайнс. Корни Келлехер, стоявший у открытого катафалка, взял два венка и передал один мальчику.

      А куда же делись те детские похороны?

      Упряжка лошадей со стороны Финглас-роуд натужно тащила в похоронном молчании скрипучую телегу с глыбой гранита. Шагавший впереди возчик снял шапку.

      Теперь гроб. Хоть мертвый, а поспел раньше.{330} Лошадь оглядывается на него, султан съехал. Глаза тусклые: хомут давит, зажало ей вену или что там. А знают они, что такое возят сюда каждый день? Верно, что ни день – похорон двадцать – тридцать. Еще Иеронимова Гора для протестантов. Хоронят везде и всюду каждую минуту по всему миру. Спихивают под землю возами, в спешном порядке. Тысячи каждый час. Чересчур много развелось.

      Из ворот выходили женщина и девочка в трауре. Тонкогубая гарпия, из жестких деловых баб, шляпка набок. У девочки замурзанное лицо в слезах, держит мать за руку, смотрит на нее снизу, надо или не надо плакать. Рыбье лицо, бескровное, синее.{331}

      Служители подняли гроб и понесли в ворота. Мертвый вес больше. Я сам себя чувствовал тяжелей, когда вылезал из ванны. Сначала труп: потом друзья трупа. За гробом с венками шли Корни Келлехер и мальчик. А кто это рядом с ними? Ах да, свояк.

      Все двигались следом.

      Мартин Каннингем зашептал:

      – Я так и обомлел, когда вы при Блуме начали о самоубийствах.

      – Что-что? – зашептал мистер Пауэр. – А почему?

      – Его отец отравился, – шептал Мартин Каннингем. – Он был хозяин отеля «Куинз» в Эннисе. Слышали он сказал он едет в Клэр. Годовщина.

      – О Господи! – шептал мистер Пауэр. – В первый раз слышу. Отравился!

      Он оглянулся туда, где в сторону усыпальницы кардинала двигалось лицо с темными задумчивыми глазами. Беседуя.

      – А он был застрахован? – спросил мистер Блум.

      – Кажется, да, – отвечал мистер Кернан, – но только он заложил свой полис. Мартин хлопочет, чтобы младшего устроить в Артейн{332}.

      – А сколько всего детишек?

      – Пятеро. Нед Лэмберт обещает устроить одну из девочек к Тодду{333}.

      – Печальный случай, – с сочувствием произнес мистер Блум. – Пятеро маленьких детей.

      – А какой удар для жены, – добавил мистер Кернан.

      – Еще бы, – согласился мистер Блум.

      Чихала она теперь на него.

      Он опустил взгляд на свои начищенные ботинки. Она пережила его. Овдовела. Для нее он мертвее, чем для

330

Хоть мертвый, а поспел раньше – аллюзия на слова Одиссея Эльпенору (XI, 57–58).

331

Из ворот выходили… Рыбье лицо, бескровное, синее. – Абзац – близкое повторение эпифании XXI, написанной в конце 1903 г. В «Герое Стивене» она входит в описание похорон Изабеллы, но в истоке – образ с похорон матери (авг. 1903 г.).

332

Артейн – здесь: приют для нуждающихся детей в местечке Артейн под Дублином.

333

Тодд – фирма «Тодд, Бернс и К°» по торговле тканями и обувью.