Повторение пройденного… Былинки. Александр Раков

не имели, а опытно знали, что и болота нельзя осушать бездумно – все в природе уравновешено. Для постройки избы сосны выбирали долго, присматривались, с какой стороны мох, сколько лет, течет ли смола, – и рубили столетние дерева после трескучих морозов; да умели корнать правильно и сушить ровно, и сколько положено. Венцы бревен только топором подрубали, а не пилой, – чтобы поры закрыть; потому и дом не гнил. Вот и стоят избы прадедов наших лучше каменных, и дышится в них легко, и простор виден на все четыре стороны.

      Лес, – говаривал плотник знакомый, – ежели спел да смолист – матерьял для избы самолучший, исконный, хоть о нем сочиняй мадригал. Коль бревно без живого-то сока – то бревно нипочем не бери. В нем не будет ни срока, ни проку, ну а главное – духа внутри. Без природного крепкого духа позавянет не только жилье. Человека постигнет разруха, и забудет он имя свое.

Александр Веденеев

      Теперь дедовых лесов на Вологодчине не сыскать: повырубали временщики руками спившихся мужиков столетние боры, которые деды для нас оставили, чтобы мы, взяв меру, своих детей не забыли. Старший московский брат, у которого на Шексне изба-дача сработана, говорит, что того леса, что Дубровой зовется, куда мы за грибами несколько десятилетий назад ходили, почти не осталось – вырубили и то ли финнам, то ли в Китай за безценок продали. Ну и живности мало осталось.

      И валятся с треском лесины на мох,

      Давя молодняк под собою,

      И слышен прощальный,

      Пронзительный вздох

      Под грубой, столетней корою.

      И мечутся птицы, и белки летят

      По кронам, где высь бирюзова, —

      Остаться без корма они не хотят,

      Им страшно остаться без крова.

      Брусничные россыпи были вокруг,

      Увидеть такое – отрада.

      И дятел, как плотник, работал: тук-тук

      До поздней поры листопада.

      И вот только пни, да валежник-сукач,

      Да черная гарь от пожога,

      Да слабый, прерывисто-глохнущий плач,

      Где было брусники так много…

Иван Переверзин

      Но я не об этом хотел. Водятся еще в той местности медведи. Однажды охотники, убив медведицу, принесли с собой крохотного медвежонка, а когда выходили, устроили его ради забавы на базу отдыха в селе Новленском. Не знавший леса медвежонок вырос в добродушного и веселого медведя по кличке Митрофан; он и привлекал в эти места отдыхающих. Держали его в клетке, выпускали на длинной цепи, и никаких увечий или страха потешный Митрофан не вызывал. Глядишь, так бы и прожил он свой медвежий век с людьми, но у животных, как у людей своя судьба.

      Дед ослеп. «…С ружжом – не кабы-абы:

      мстит оно – нечистого похлест…

      В лебедь не стреляй: она ведь баба —

      слабнет в месяц раз… А в шшуке – крест.

      Моду взяли – в шшучину зарядом!

      Крест в башке, такой прозрачный хряс —

      Божья мета. Шшуку есть не надо —

       век в два раза длиныне, чем у нас…»

      Знал бы дед!.. И щуку мы, и птицу,

      и реку, и небо,