Осень Средневековья. Homo ludens. Эссе (сборник). Йохан Хёйзинга

Начало помещенного под росписью текста гласило:

      Une fois sur toute femme belle

      Mais par la mort suis devenue telle.

      Ma chair estoit très belle, fraische et tendre,

      Or est-elle toute tournée en cendre.

      Mon corps estoit très plaisant et très gent,

      Je me souloye souvent vestir de soye,

      Or en droict fault que toute nue je soye.

      Fourrée estois de gris et de menu vair,

      En grand palais me logeois à mon vueil,

      Or suis logiée en ce petit cercueil.

      Ma chambre estoit de beaux tapis ornée,

      Or est d’aragnes ma fosse environnée¹².

      Я ровни в женах николи не знала,

      По смерти же вот каковою стала.

      Куда свежо и дивно было тело,

      Куда прекрасно – ныне же истлело.

      В шелка рядиться тонкие любила,

      Была прелестна, весела, нежна,

      Теперь по праву я обнажена.

      В богатых обреталася мехах,

      В чертогах светлых некогда живуща,

      Отныне же во мрачном гробе суща.

      В покоях златотканы где картины?

      Увы мне, в склепе я средь паутины.

      О том, что все эти стенания производили должный эффект, свидетельствует возникшая позднее легенда: сам-де король, искусный в художествах, страстный почитатель красоты и радости жизни, изобразил здесь бывшую свою возлюбленную, увиденную им в склепе через три дня после того, как она была похоронена.

      Это настроение несколько меняется, приближаясь к чисто мирским ощущениям, когда предостережения о преходящем характере всего живого демонстрируются не на отвратительном трупе, но еще живущим указывают на их собственные тела, пока что полные красоты, вскоре же – прах, который будут поедать могильные черви. Оливье дё ля Марш заключает свое назидательно-аллегорическое стихотворение о женских нарядах, Le Parement et triumphe des dames [Краса и торжество дам], Смертью, с зеркалом, в коем отражаются краса и тщеславие:

      Ces doulx regards, ces yeulx faiz pour plaisance,

      Pensez y bien, ils perdront leur clarté,

      Nez et sourcilz, la bouche d’éloquence

      Se pourriront…¹³

      Взор сладостный, очей сих красота,

      Помыслите ж! сиянье их прейдет,

      Нос, брови да приветливы уста

      Истлеют…

      Что ж, еще одно истовое memento mori. Мало-помалу, однако, оно переходит в брюзгливую, чисто мирскую, исполненную себялюбия жалобу на изъяны, присущие старости:

      Se vous vivez le droit cours de nature

      Dont LX ans, est pour ung bien grant nombre,

      Vostre beaulté changera en laydure,

      Vostre santé en maladie obscure,

      Et ne ferez en ce monde que encombre.

      Se fille avez, vous luy serez ung umbre,

      Celle sera requise et demandée,

      Et de chascun la mère habandonnée¹⁴.

      Природе ваше бытие подвластно,

      Лет шестьдесят, не боле, вам назначит,

      Лице померкнет, бывшее прекрасно,

      Бежать недугов станете напрасно,

      В помеху токмо вас переиначит.

      Своей же дщери – тенью обозначит;

      Весь свет к стопам юницы припадет –

      До матери же вовсе дела нет.

      Всякий благочестивый, назидательный смысл вовсе исчезает в вийоновских балладах, где «la belle Heaulmière» [«прекрасная Оружейница»], некогда прославленная парижская куртизанка, сравнивает прежнюю неотразимую прелесть с горестным увяданием своего дряхлого тела.

      Qu’est devenu ce front poly,

      Ces cheveulx blons, sourcils voultiz,

      Grant entrœil, le regart joly,

      Dont