Чувства и вещи. Евгений Михайлович Богат

не дал кораблей и матросов, во что воплотилась бы мощь этих душ? Начали бы писать? Но, видимо, Сервантеса не вышло бы ни из первого, ни из второго. Стали бы отважными торговцами? Фанатичными монахами? Или мирно состарились бы, не оставив по себе ни имени, ни памяти? И мощь души, которой достало на то, чтобы распахнуть завесу перед неведомыми континентами и морями, увяла бы, как увядает телесная сила…

      Удалось бы этим великим «вырыть» второе русло, третье?.. А если бы удалось, мы бы, возможно, об этом – особенно о третьем – ничего не узнали. Мы бы ничего не узнали потому, что третье русло бывает подобно реке, текущей под землею. Воды этой реки оживляют землю изнутри, определяя бытие видимых форм жизни: растений, животных, человека.

      Людей, которые делают добро тихо, в повседневности и полной безвестности, не падая духом от крушений надежд и не ожесточаясь от неудач, конечно, неизмеримо больше, чем великих мореплавателей или великих писателей. Что нам известно о них? В каких летописях собраны их дела? Где рассказано об их чувствах? Кто помнит их имена? Их могла бы, вероятно, сохранить в памяти семья. Но не держатся они и в ней из-за скромности дольше двух-трех поколений. Накормить голодного или утешить страждущего – это же естественно, как и естественно об этом забыть.

      Сергей Петрович зимой однажды, а было холодно, вернулся домой без пальто. «Бабушка, – рассказывает Ксения Александровна, – всплеснула руками… Это было задолго до моего рождения, одна из семейных историй… А дедушка ей говорит: “Понимаешь, Манечка, я шел, а там господин один стоял без пальто, съежился и посинел, и я ему отдал”. А жили они небогато».

      Мы разбираем с ней семейный архив, и я думаю о двух особенностях, повторяющихся в ряде поколений в этой семье: несмотря на яркие, артистические задатки, никто из них не стал человеком искусства, и все они, невзирая на бедность, с кем-то делились последним пальто.

      Происходило это и во время Великой Отечественной войны. Сергея Петровича уже давно не было в живых, семья состояла из Марии Антоновны, его жены, дочери Татьяны Сергеевны и юной тогда внучки Ксении, той самой Ксении Александровны Говязовой, с которой мы и разбираем сейчас архив. И вот получили они из Москвы телеграмму, что в эвакуацию едет к ним подруга юности Татьяны Сергеевны Елена Анатольевна Хотеева – и едет не одна, а с семьей в 705 человек. Поскольку Хотеева была педагогом, то можно было подумать, что едет она в Иркутск из Москвы со школой или детским садом.

      «Бабушка Мария Антоновна, – рассказывает Ксения Александровна, – когда мы все уходили из дому, наставляла соседей: “Едет большая семья, пусть располагаются как дома и ставят самовар”. И объясняла, что где лежит, как открыть, что достать, чтобы люди не томились, если никого дома не застанут. Она, бабушка, не сомневалась, что если надо, то она устроит, накормит и 705 человек. Как ей это виделось, мне до сих пор непонятно. Но она ждала, ждала большую семью. И вот появилась тетя Леля с матерью, невесткой, детьми. Их было пять человек. Они и дали телеграмму: “Еду