Старик Хоттабыч. Лазарь Лагин

позабыл, как это делается!

      Волька со злостью дёрнул самого себя за бороду, застонал и, схватив хныкающего Хоттабыча за руку, поплёлся с ним к выходу сквозь вежливо расступившуюся толпу.

      – Куда мы направляем сейчас свои стопы, о Волька? – плаксивым голосом спросил старик.

      – В парикмахерскую. Бриться. Немедленно бриться!

      В парикмахерской

      Парикмахерская была переполнена клиентами.

      Небритый мастер высунул своё распаренное лицо из мужского зала и крикнул хриплым голосом:

      – Очередь!

      Тогда из укромного уголка около самой вешалки вышел и уселся в парикмахерском кресле мальчик с лицом, наполовину закутанным в какую-то белую тряпочку.

      – Прикажете постричь? – галантно осведомился парикмахер.

      – Побрейте меня, – ответил ему сдавленным голосом мальчик и развязал платок, в котором были спрятаны его борода и усы.

      «Вот что значит работать в душном помещении в такую жару, – подумал с тоской парикмахер. Он решил, что у него галлюцинация. – Доработался!»

      – Побрейте меня, – продолжал мальчик. – Только как можно скорее.

      Парикмахер понял, что это не галлюцинация, сразу повеселел и, ухмыльнувшись, ответил:

      – Я бы на вашем месте, молодой человек, не брил бороду, а поступил бы в цирк. Вы бы там с такой личностью смогли вполне свободно заработать бешеные деньги.

      – Да брейте же поскорее! – крикнул Волька, опасливо глядя на соседние кресла.

      Парикмахер, глупо хихикая, приступил к делу. Но было уже поздно, потому что все присутствующие в парикмахерской заметили необыкновенного клиента. Клиенты с намыленными щеками, с наполовину побритыми затылками, фыркая и подталкивая друг друга локтями, бесцеремонно обменивались мнениями насчёт Волькиной физиономии.

      Но вот уже последняя полоска мыла снята вместе с волосами с Волькиного лица, и мастер сказал, давясь от смеха:

      – Напрасно всё-таки изволили сбривать такую ценность. С такой бородой прямая дорога в цирк.

      В ответ на эту прощальную реплику вся парикмахерская разразилась таким хохотом, как будто было сказано что-то необыкновенно остроумное. И тогда встал со своего места Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, поднял вверх руки и громовым голосом произнёс:

      – Презреннейшие из презреннейших, глупейшие из глупцов! Вы, смеющиеся над чужими несчастиями, находящие веселье в насмешках над горбатыми, разве достойны вы носить имя людей!

      И он махнул руками.

      Через полминуты из дверей парикмахерской выбежали, дробно цокая копытцами, девятнадцать громко блеявших баранов.

      Девятнадцать баранов

      А перед этим происшествием хохот стоял такой, что прохожие останавливались, недоуменно заглядывали в окна и двери парикмахерской, собирались кучками у входа и, ещё не зная, в чём дело, смеялись.

      – Очередь! – самодовольно провозгласил между тем парикмахер, стараясь перекричать весёлый шум в зале. Он деловито