При исполнении служебных обязанностей. Каприччиозо по-сицилийски. Юлиан Семенов

порта вошел к нему в номер, присел на краешек кровати, вздохнул и сказал трагическим голосом:

      – Ситуация очень серьезная, товарищ Струмилин.

      – Что такое?

      – Транспортный вопрос местного значения под серьезной угрозой срыва.

      – Погодите, погодите, – остановил его Струмилин, – я что-то ни черта не понимаю. Объясните спокойнее, без эмоций.

      – Лошади могут погибнуть, – сказал Тихон Савельич, – а их надо перебросить на Уединение.

      – Какие лошади?

      – Транспорт местного значения, так в сопроводиловке написано. Здесь у меня уже третий день в складе стоят. Никто не хочет везти. Бобышкин говорит, что ему яйца надоели, кричит, что я ему жирафов каких-то подсовываю, отказывается лошадей везти, а у меня сердце разрывается: животные страдают.

      – И вы хотите, чтобы я их отвез на Уединение, да?

      Начальник порта вздохнул и молча кивнул головой.

      – Ладно, – сказал Струмилин, – не печальтесь. Будут ваши мерины в полном порядке.

      – При чем тут мерины, я не могу понять? – удивился начальник порта. – Они такие же мерины, как я кандидат наук. Бобышкин обзывает их меринами, вы тоже.

      – Мерином не обзывают.

      – Неважно. Мерин – это изуродованный жеребец, а тут все в полном порядке: жеребцы и кобылы.

      Струмилин рассмеялся и проводил Тихона Савельевича до двери. Богачев поднялся с кровати, зевнул, потянулся и спросил:

      – Снова будем ишачить с грузами?

      – Сплошной зоологический жаргон, – усмехнулся Струмилин, – что это сегодня со всеми приключилось?

      – Надоело, Павел Иванович. Люди на лед летают, на полюс, а мы как извозчики.

      – А мы и есть извозчики. Прошу не обольщаться по поводу своей профессии. Чкалов говорил, что, когда на самолете установили клозет, небо перестало быть стихией сильных. Vous comprenez?

      – Oui, monsieur, – ответил Богачев, – je comprends bien!

      Струмилин так и замер на месте. Он сразу вспомнил, как хотел ответить Леваковскому, когда тот спросил его «vous comprenez», но ответить он смог бы только «oui, monsieur», потому что больше не знал. А этот парень не засмущался, как тогда он сам, а ответил. И не два слова, а пять.

      6

      Тихон Савельевич подогнал лошадей к самолету Струмилина. Пурга только что кончилась, снег искрился под солнцем и казался таким же красным, как небо. От лошадей валил пар, потому что Тихон Савельевич гнал их через весь аэродром галопом. Экипаж еще не подошел, у самолета возились бортмеханик Володя Пьянков и второй пилот Богачев. Пьянков прогрел моторы и, выскочив из самолета, подбросил ногой пустую консервную банку прямо к унтам Богачева. Они посмотрели друг на друга, улыбнулись и начали играть «в футбол». Они сосредоточенно бегали вокруг самолета, стараясь обвести друг друга, как взаправдашние футболисты, но унты были тяжелы, а меховые куртки громоздки, поэтому они часто падали и смеялись так, что Тихон Савельевич только сожалеюще качал головой.

      «Не тот пошел пилот, – думал он, глядя на ребят, – не чувствуют себя пилотами, всей своей значительности не осознают. Пилот, он по земле как почетный гость ходить должен,