ТАСС уполномочен заявить…. Юлиан Семенов

джип скрипуче затормозил – улочка как тропинка, там два велосипедиста с трудом разъедутся.

      Прогрохотала автоматная очередь. Архипкин, подхватив сверток, бросился к посольству. Автомат ударил еще раз, потом настала тишина…

      Славин перечитал листок из свертка:

      «Я отправлял вам письмо про то, как американы вербовали нашего гада в “Хилтоне”. Отправил по почте. Дошло ли? Не ведаю. Американов тех я снова видал в “Хилтоне”, а гада нет. Ладно, я старый, меня война поломала, апосля нее намыкался, поскитался, поплакал в подушки готелей, а он-то чего? С сытой рожей и молодой? Коли то мое письмо не дошло, знайтя, вербанули американы нашего».

      – А что за письмо он отправил? – спросил Дулов.

      – После войны работал в Германии, – не ответив на вопрос, заметил Славин. – «Готель» пишут те, кто долго жил в Германии.

      – И украинцы говорят «готель», – возразил Дулов.

      – Верно. Но русские, которые жили в Германии, все, как один, говорят так же. Я работал с перемещенными в конце войны, знаю. Ну, где садовник?

      Архипкин вошел в кабинет боком, остановился у двери и, как показалось Славину, хотел щелкнуть каблуками.

      «Из сержантов, наверное, – подумал Славин. – Помкомвзвода был, не иначе».

      – Садитесь, Олег Карпович, – сказал Славин. – Чайку попьем?

      – Спасибо, от чая не откажусь.

      – Он у нас ивановский, – пояснил Дулов. – Ивановские водохлебы…

      – Я слыхал, что главные водохлебы в Шуе жили, – сказал Славин, – или неверно, Олег Карпович?

      – Шуйские всегда поболее ивановских хлебали, стаканов по десять – пятнадцать…

      – Неужели? Пятнадцать стаканов! Возможно ли?!

      – Ставьте самовар – покажу, – улыбнулся наконец Архипкин; напряженность, которая просматривалась в нем с самого начала разговора, перестала быть столь явной.

      – А шуйские чем-то от ивановских отличаются? – медленно гнул свое Славин. – Или вы все на одно лицо? Я, например, рязанцев от курян легко отличаю.

      – Так то понятно, – согласился Архипкин. – Курянин – южный, у него глаз с черным отливом, а рязанец косопузый, ближе к нам, блондинистый…

      – А тот мужчина, что сверток перебрасывал, он, по-вашему, из какой области?

      – Да я его и не разглядел толком.

      – Черноглазый?

      – Ей-богу, не понял, а особливо, когда палить начали, у меня и вовсе память отшибло: войны нет, а с автоматов шмаляют, как в ту пору, от живота.

      – Вы видели, что полицейские стреляли от живота?

      – Может, и не видел, может, показалось мне так…

      – Пошли в парк, постоим на том месте, где все произошло, повспоминаем, а?

      – Пошли, – согласился Архипкин, страдающе посмотрев на Дулова. – Только я не помню ничего, говорю ж, от страха занемел даже.

      …В парке Архипкин остановился в том месте, где неизвестный бросил сверток, кивнул на пику:

      – Вот тут он повис.

      Славин подошел к забору: виден узенький переулок, идет под гору.

      – Когда