Мастер и Афродита. Андрей Анисимов

кружек, много самых невероятных вещей. Дуре очень хотелось все разглядеть, но она взяла чайник и пошла за водой. Электрические розетки были под током, но верхний свет еще не смонтировали. Шура быстро принялась за дело. Она включила чайник, соорудила из козел стол. Нашла в монтерской оставленные электриком свечи. Свечам Темлюков обрадовался как ребенок. Художник любил свет от живого огня. Подумав, как застелить самодельный стол, Шура скинула косынку и постелила ее вместо скатерти. Медные кудри девушки рассыпались широкой волной. Константин Иванович невольно залюбовался.

      – Господи, какая ты красивая! Та Шура весной и эта – две разные девушки.

      – Ну и скажете, – слабо возразила девушка, раскладывая на столе закуски. – Ой, вкуснятина! Откуда у вас все?

      – Супруга директора собрала. А я, шляпа, еще отказывался брать. Давай ешь.

      – Я одна есть не буду.

      – Побойся Бога. Я из-за стола.

      – Одна есть не буду, – упрямо повторила Шура.

      Зашумел чайник, и пустое фойе стало по-домашнему уютным. Темлюкову сделалось тепло на душе, и он с благодарностью посмотрел на Шуру:

      – Хорошо. Выпью с тобой чаю. Может, тебе кофе?

      – Без молока не могу, горький.

      Константин Иванович улыбнулся. Они пили чай.

      Шура старалась есть деликатно, отламывая кулебяку маленькими кусочками.

      Темлюков поглядывал, как от пламени свечей отливают бронзой Шурины волосы, как вычерчивается ее прямой носик и сверкают темные зеленые глаза.

      «Вот и натура», – подумал художник.

      – Пожалуй, я тебя нарисую.

      – Меня? Было бы чего рисовать. Там в Москве у вас городские. Они красивые и одеты…

      – Не кокетничай. Знаешь небось, что хороша?

      Шура не ответила, только бросила на Темлюкова горящий взгляд: не нуждаюсь, мол, в ваших комплиментах.

      Константин Иванович поначалу, когда обнаружил в клубе Шуру, пришел в некоторое раздражение.

      Ему хотелось побыть наедине с белой стеной. Хотелось вызвать творческий настрой. Подумать о будущей работе. Но, будучи от природы добряком, чувствуя вину, что забыл о девчонке, виду не показал. А теперь, когда безжизненное фойе задышало, ожило, засветилось и вся пустая громада дома сделалась свойской и понятной, Темлюков был очень доволен присутствием Шуры. Ведь чудо сотворила она.

      – Ты не злишься, что тебя так долго заставили тут сидеть одной?

      – Как я могу злиться? Я вас очень ждала.

      – Ты меня ждала?

      – Очень!

      – Почему? Ты же меня совсем не знаешь.

      Шура смело поглядела в глаза Константина Ивановича:

      – Тут такая тоска. И вы, знаменитый художник из Москвы. А я ваша помощница.

      – Ну уж и знаменитый! – рассмеялся Темлюков. – С чего ты взяла?

      – Николай Лукьянович другого бы не привез.

      Больно за свой клуб переживает. Когда работали, каждый день по три раза наведывался.

      – Может, тебя и живопись интересует?

      Темлюков спросил как бы между