Мастер и Афродита. Андрей Анисимов

Тиша. Шура знала, что дед Лексеич две недели не встает, скрученный ревматизмом. Охотники Пономаревы не появятся, поскольку сезон еще не открылся, а Тиша в правлении на собрании. Дойдя до озера, Шура резко обернулась, поймала огненный взгляд парня, затем сказала:

      Что, моряк, слабо поплавать в колодном озере?

      Нет, я пожалуйста… Только плавки не при мне.

      Что, испугался?! Зачем тебе тут плавки? Кроме нас, во всем лесу никого.

      Дима стал медленно раздеваться. Ему было неловко делать это при девушке, которая и не думала отворачиваться. Дима прыгнул в воду. Озеро наполняли ключевые ручейки. Вода обожгла, но моряк почувствовал себя в родной стихии. Парень прекрасно плавал. Долетев торпедой до середины озера, Дима оглянулся и чуть не утонул, увидев на берегу обнаженную русалку. Моряк рванул к берегу. Шура стояла голая, распустив медную гриву, и загадочно улыбалась. Дима вылетел из воды. Шура прижалась к мокрому, холодному мрамору его тела, увлекла за собой на ковер из мелких лесных незабудок. Потом Дима сидел рядом, смотрел и не мог наглядеться на обнаженную зеленоглазую Шурку, тонувшую в мелких синих цветочках.

      – Когда мы поженимся? – спросил Дима, гладя ее грудь и живот.

      – Никогда, – ответила Шурка и стала одеваться.

      – Почему? Разве тебе было со мной плохо?

      – Дурачок, ты будешь плавать по морям, а я ждать? Я жить хочу.

      Дима, совсем не ожидавший такого ответа, задумался.

      – Хорошо, я уйду с флота.

      – Ну и что? Ехать к тебе в общагу на край света?

      Нашел дуру! Нет, мальчик, пока ты выбьешься в люди, я состарюсь. А жить в другой дыре, пусть даже на самом океане, я не желаю. Я буду жить в Москве.

      Шура, лежа на двуспальной кровати Тоньки Куманец, улыбнулась своим воспоминаниям. Да, хорош был парень. Долго он еще потом ходил за ней, умоляя стать его женой и уехать с ним на Дальний Восток.

      Но Шурка осталась непреклонна. Были и еще парни.

      И все, кого подпускала к себе Шурка, потом становились ее рабами. Ни разу ни один мужик не бросил ее.

      Шурка уходила сама. Но то были простые парни. Кто поразвитей, кто попроще. Теперь случай особый.

      Шурка прекрасно понимала, что художник на своем веку баб повидал. Тут жопой крутить бесполезно.

      Подставишься, конечно, трахнет. А дальше что? Станет смотреть как на одну из своих вещей. Порисует тебя так и эдак – и тю-тю. Потом в своей столице друзьям расскажет, как деревенскую дуру на время командировки завел. Еще посмеются. Нет, тут надо вести себя ой как завлекательно.

      Тонька Куманец, разопрев от жары, разметала одеяло, раскинув ноги. Тонька в любую жару спала в ночной рубахе. Даже когда ложилась со своим Федотовым, рубаху не снимала. Ей казалось, спать голой с мужем – верх бесстыдства. Федотов не раз пытался содрать с жены ночную рубаху. Дело доходило до слез. Задирать хоть до носа, раз муж – пожалуйста, а сымать неприлично. Когда Куманец поделилась этим с Шуркой, та долго