Звездолет с перебитым крылом. Эдуард Веркин

деревню, мимо не проехать.

      – Милиция искала-искала, но никого не нашла. А потом глядят, а на церкви все купола почернели.

      Как-то похолодало. То ли ветерок подул, то ли тучка набежала, но мне надоело вот так в воде сидеть.

      – С тех пор в Бушневе никто не живет, – сказал Дюшка. – Дома все сгнили, смолокурка сгорела, только церковь стоит с черными куполами. И там до сих пор вокруг люди пропадают, то грибники, то ягодники.

      – Поехали дальше, – я вытянул ноги из воды, стал натягивать кеды. – А то сейчас солнце поднимется, жарко станет, упреем, пока до поля доберемся.

      – Я это к чему рассказал, – Дюшка тоже стал натягивать кеды, но делал это он трудно, то ли ноги распухли, то ли кеды были давно малы. – Я к тому, что Бушнево как раз там, за Лосиным болотом.

      – И что?

      – Да так, просто. Там узкоколейка еще была…

      – Узкоколейка так узкоколейка. Поехали лучше.

      Дюшка вздохнул. Вот это мне в Дюшке не нравится. Он не такой, как в книгах, которые читает.

      Хотя иногда и такой.

      Опять каркнула ворона. Рядом, над головами. Точно проследила нас от кладбища.

      – Во-во, – указал Дюшка. – Ворона еще. Не люблю ворон. Надо было воздушку взять, шлепнул бы… Просто ненавижу ворон, они меня в детстве перепугали, я потом почти год заикался.

      Дюшка наклонился, поднял камень, швырнул в ворону, не попал. Это он нарочно, пожалел. Ворона не улетела, а принялась каркать и каркать, так что пришлось и мне в нее камень кинуть. Я бы попал, но тоже не хотел ворону подшибать, поэтому шуганул камень чуть ниже, чтобы он ветку встряхнул.

      Ворона крякнула уже обиженно, сорвалась и полетела по своим делишкам.

      – Надо было прибить, – вроде как пожалел Дюшка. – Поехали, что ли.

      Поехали.

      Дорога взялась в подъем, а в подъем по песку особенно трудно, крутили педали стоя, но все равно было ясно, что пора спешиваться, слишком много сил тратилось на передвижение.

      Я шагал молча, а Дюшка ругался на бестолковых послевоенных полковников, придумавших устроить подрывное поле за горой, а я говорил, что, наоборот – так оно и надо было, чтобы случайные осколки в землю втыкались и до города не долетали, все же понятно. Но Дюшка все равно ругался.

      А когда добрались до места, где подъем закончился, он и вообще остановился.

      – Что-то у меня колесо стало спускать, – сказал Дюшка. – Ниппель сифонит, кажется, резинка в концы растянулась.

      Дюшка присел и стал проверять ниппель.

      Все у него с ниппелем в порядке, больше чем уверен. Просто Дюшка перестарался со своими фильмами и книгами и сам себя напугал. В лесу и так всегда что-то чувствуешь постороннее, а после таких рассказов…

      Никакого полснаряда пороха ему уже не нужно, теперь повод ищет, чтобы не ехать.

      – Не знаю… – Дюшка с сомнением потыкал пальцем в покрышку. – У меня она клееная четыре раза, сопрела, наверное…

      Не хочет дальше ехать, подумал я, придумывает, как лучше назад вернуться. Чтобы не стыдно. Нет уж. Проснулись