Звездолет с перебитым крылом. Эдуард Веркин

у нас в городе известная тетка. По части несознательности. Ходит к поездам торговать картошкой, солеными огурцами и цветами. Огурцы у нее классные, правда, очень вкусные, да и картошка, и жареная и вареная. Поезда дальнего следования останавливаются, пассажиры выходят покурить, пробуют толстовские разносолы – и покупают враз. Толстая себе уже дом двухэтажный с этого построила и «копейку» вишневую в экспортном варианте купила. Про нее и фельетоны в газете писали, и участковый прорабатывает, а ничего сделать не могут – как с Дюшкиным папашей. Потому что Толстая месильщица на хлебозаводе, а на эту работу никто не идет. Зарплата маленькая, а работа, как в шахте, мужики не выдерживают. А Толстая двужильная, у нее руки, как у штангиста, – в ночную смену хлеб замешивает, а потом на станции капустой квашеной торгует и настурциями.

      Бутылки еще сдает.

      – Толстая все свои грибы вокруг кладбища собирает, – сказал Дюшка.

      – Зачем?

      – Говорит, что тут они хрустященькие. А еще говорит, что ей грибы муж показывает.

      Мы катили вокруг кладбища, слева кладбище, справа лес на полторы тысячи километров.

      – Он же у нее умер, – напомнил я. – Угорел в позапрошлом году…

      – Ага, угорел.

      Дюшка обернулся.

      – Угорел и тут похоронен. А Толстой грибы показывает. Это как?

      – Суеверия какие-то, – сказал я.

      – Ага, суеверия, – усмехнулся Дюшка. – Ты «Локиса» видел?

      – Нет.

      – Ну вот. Там мужик в медведя в конце превращается.

      – Как это? – не понял я.

      – Вот так. Оборотень. Его крестьяне убивают, и он валяется на снегу, и из пасти у него течет черная кровь. А его друган понимает, что это совсем не медведь…

      Тут как назло на старом кладбище крикнула ворона, Дюшка дернулся, руль у него вильнул, переднее колесо наткнулось на камень, и Дюшка завалился. Упал не сильно, но колено ободрать умудрился.

      Зашипел.

      – При чем здесь медведь? – спросил я. – Ты же про Толстую говорил?

      По колену у Дюшки поползла кровь.

      – Я это к тому, что она с мертвецами разговаривает, вот к чему.

      Я огляделся. Вдоль дороги росли лопушистые подорожники, я выбрал который побольше, сорвал, протер о штаны от пыли.

      – Прилепи, – я протянул Дюшке.

      – Ты что?! – Дюшка вытаращил глаза.

      – Подорожник. Прилепи, он даже лучше пластыря.

      – Это кладбищенский подорожник, – прошептал Дюшка. – С кладбища ничего нельзя брать, ни грибов, ни конфет, ни подорожников. А то оно… Притянет.

      Снова каркнула ворона, и тут же к ней присоединились остальные, разорались, и мне отчего-то подумалось, что они это в нашу сторону. Быть обкарканными не хотелось, запрыгнули на велики, покатили дальше. Постарались побыстрее. На всякий случай. Понятно, что суеверия, но мне после «Бежина луга» о кладбищах и думать не хотелось. А тут еще Дюшка. Да и Толстую я вспомнил, руки действительно железные,