Голоса в лабиринте. Антология

наше умиление понятно,

      поскольку адекватно их трудам.

      Земля людей, обочина вселенной,

      моря и горы, птицы и цветы,

      но боги не приходят в умиленье

      от нашей муравьиной суеты.

Это пришло

      И перекинуться парою слов не успели,

      воздух опять затвердел, и не видно ни зги.

      Так и живем по отдельности в сумрачном геле,

      где вместо стен вместе с нами живут сквозняки.

      Это пришло, исчезают предметы и люди,

      белые пятна забвенья нисходят на быт,

      сбоку теснятся минуты вчерашних иллюзий,

      «в очередь, сукины дети», – привратник нудит.

      Это пройдет, как проходят часы и недели,

      запахи жизни, желанья, надежды и боль.

      И перекинуться парою слов не успели,

      каждый оставил вопрос и ответ за собой.

Цветок

      У меня есть комнатный цветок

      с карими глазами человека,

      я его обслуживал как мог,

      кажется, уже четыре века.

      Я устал, а собственный двойник

      изнутри бубнит свои советы —

      нужно бы цветку добавить света

      и моей никчемной болтовни.

      Середина лета, свет – на убыль,

      осень проступает между строк,

      я молчу, уже немеют губы.

      У меня есть комнатный цветок.

Шизоидное

      Поэзия, я твой негражданин,

      мигрирую по собственным загонам,

      и создаю по собственным законам

      вселенную, в которой я один.

      В твоем уже осеннем Петербурге

      закончился бумажный листопад,

      и мой двойник листает свой айпад,

      бокалом фэйков запивая бургер.

      А у меня в колонны и ряды

      построены интриги и сюжеты,

      и тени чувств от нежности до жести,

      и добрый запах книг неистребим.

      Так и живем, два полюса магнита,

      случайным общим телом сведены,

      я странник с вечным комплексом вины

      и мой двойник – достойный потребитель.

Последний читатель

      Сегодня родился последний читатель Земли,

      на нем распашонка, расшитая азбукой Морзе,

      он вовремя спит, и сосет, и сухой, и не мерзнет,

      его Нострадамус отныне присмотрит за ним.

      Развернута Красная книга, шевелится лист,

      давно побледнели чернила на нужном катрене,

      но все состоялось: причина, и место, и время,

      и полное имя – Последний читатель Земли.

В стороне

      Все ушли. Мигает робкий свет

      на подземной площади Восстания.

      Этой остановки больше нет,

      лишь скамьи да надписи оставлены.

      Я присел на пару мкс,

      так легко и тихо в черном ящике,

      где-то в переходе метка есть,

      можно возвратиться в настоящее,

      можно вскинуть на́ спину багаж,

      снова стать нулем пустого множества,

      но пока смакую эту блажь —

      чистое святое одиночество.

      Никого. Не видеть, не менять,

      не терпеть, не слушать объявления

      на