Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 2. Сборник

и написал свою «Исповедь», которая указывает на иное обращение его к жизни[11]. Пушкин стал уже переходить к прозе и, наверное, бросил бы стихи, если бы не умер.

      Я: Но отчего же большинство наших лучших прозаиков начинают стихами?

      Толстой: А в этом и сказывалась их молодость. Но нам смешно писать стихами только во имя молодости, оправдываясь увлечением молодости, в то время как мы уже созрели настолько, что видим весь комизм втискивания мысли в стихотворные рамки[12].

      Я: Однако песни, стихи всегда были достоянием народа. У нас масса народных песен.

      Толстой: Так что же из этого? И это указывает лишь на увлечения молодости. Киргиз до сих пор поет потому, что он первобытный, еще дикий человек. Русский мужик стоит на низкой ступени умственного развития. Припомните, что эпохи миннезингеров, менестрелей, бардов, баянов были эпохами умственного застоя. Песни, по мере того как появлялась умственная интеллигенция, отходили из высшего класса к народу, и когда этот народ умственно мужал, они теряли у него значение. Прежде без песен не обходился ни один акт жизни европейских народов. А теперь ходят по деревням и городам, у нас и в Европе, собирать песни, чтобы они не исчезали совершенно. Пушкин был, как киргиз…

      Я: Но отчего же не писать стихи, если они даются легко?

      Толстой: Вот уж этому не могу поверить! Взгляните на рукописи Пушкина, на «Демона» Лермонтова, который указывает на гениальные задатки его автора и который не что иное, как живой пример отсутствия здравого смысла. Пушкиным все до сих пор восхищаются. А вдумайтесь только в отрывок из его «Евгения Онегина», помещенный во всех хрестоматиях для детей: «Зима. Крестьянин, торжествуя…» Что ни строфа, то бессмыслица! А между тем поэт, очевидно, много и долго работал над стихом. «Зима. Крестьянин, торжествуя…» Почему торжествуя»? Быть может, едет в город купить себе соли или махорки. «На дровнях обновляет путь. Его лошадка, снег почуя…» Как это можно «чуять» снег?! Ведь она бежит по снегу – так при чем же тут чутье? Далее: «Плетется рысью как-нибудь…» Это «как-нибудь» – исторически глупая вещь. И попала в поэму только для рифмы[13]. Это писал великий Пушкин, несомненно, умный человек, писал потому, что был молод и, как киргиз, пел вместо того, чтобы говорить ‹…›.

      Я: Но что же, Лев Николаевич, делать? Неужели же бросить писанье?

      Толстой: Конечно, бросить! Я это всем говорю из начинающих. Это мой обычный совет. Не такое теперь время, чтобы писать. Нужно дело делать, жить примерно и учить на своем примере жить других ‹…›. Знаете ли что. Я заметил, изучая историю литературы, следующее: литература подобна волнам моря. В море волна подымается. Затем образуется углубление – и опять подымается волна. В истории литературы это опускание и подымание также чередуется. Подыманию волны соответствует изящество, выработка формы, опусканию – глубина содержания. Теперь у нас эпоха торжества формы. Весь склад общественной жизни этому способствует.

11

Толстой имеет в виду «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя, произведение, которое он по-своему ценил (см. его письмо к Н. Н. Страхову от 16 октября 1887 г., см. также в т. 1). В извлечениях (и в обработке А. И. Орлова и Толстого) Переписка Гоголя была издана «Посредником» в книге: «Н. В. Гоголь. 1809–1852» (М., 1888).

12

Этот тезис Толстого об ограниченных возможностях стихотворной формы часто им повторялся. Об этом более подробно Толстой писал С. В. Гаврилову (14 января 1908 г.): «Я вообще считаю, что слово, служащее выражением мысли, истины, проявления духа, есть такое важное дело, что примешивать к нему соображения о размере, ритме и рифме и жертвовать для них ясностью и простотой есть кощунство и такой же неразумный поступок, каким был бы поступок пахаря, который, идя за плугом, выделывал бы танцевальные па, нарушая этим прямоту и правильность борозды» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 78. С. 20).

13

Аналогичный разбор Толстым строфы II (глава V) «Евгения Онегина» был записан С. А. Стахович (см. Толстой и о Толстом. Новые материалы. М., 1924. С. 64).