Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 2. Сборник

он еще скажет что-нибудь такое, что так важно и интересно.

      Вошел лакей и передал нам книги.

      – Лев Николаевич просит взять их с собою, – сказал он. Мы порешили уехать; уложились и пошли наверх, где нас ждал Лев Николаевич. Скоро пришла и Софья Андреевна, которая все еще чувствовала себя плохо. Стали прощаться. Стасов был взволнован. Он говорил отрывистыми фразами.

      – Да, да, больше не увидимся, может быть, – вздыхая, повторял он как бы про себя.

      Я не мог больше видеть прощания этих друзей, которые, может быть, никогда уже не встретятся больше, и отошел в сторону[52].

      – Приезжайте, приезжайте зимою! – закричал еще раз, уже с лестницы, Лев Николаевич.

      Когда мы выехали из усадьбы, Стасов, глубоко вздохнув, сказал:

      – Жалко, жалко, что мало виделся с ним. Но, кажется, мы все-таки вовремя уехали: графиня больна, да и остальные скоро разъедутся… А вот – где Лев Николаевич будет лежать, – сказал грустным голосом Стасов, указав на церквушку, старинную усыпальницу предков Толстого[53].

      Точно в ответ на это послышалось рыдание. По другую сторону дороги двигалась деревенская похоронная процессия.

      Любовь Гуревич

      Из воспоминаний о Л. Н. Толстом

      Сытая лошадка, запряженная в тряский тарантасик, высланный за мною на станцию, подвезла меня в сумерки к живописной, хорошо всем известной по снимкам яснополянской усадьбе, к небольшому каменному дому, и на веранде, заплетенной диким виноградом, я сейчас же увидела Толстого. Он вышел встретить меня и, поздоровавшись, быстрым шагом пошел впереди меня по деревянной лестнице в верхний этаж дома. У меня кружилась голова от волнения, и в глаза металась разорванная на спине, еще не зачиненная блуза и стоптанные туфли Толстого. В крошечной проходной гостиной, освещенной по-вечернему, он предложил мне сесть, подождать графиню и стал расспрашивать о здоровье Лескова и о моих последних свиданиях с ним[54] ‹…›.

      Обвеянная мировою славою, необычайно сложная жизнь толстовской семьи, со всеми ее глубочайшими внутренними противоречиями, столкновениями различных характеров и мировоззрений, вспышками человеческих страстей, со всеми ее порядками и беспорядками, с беспрерывною сменою разнородных посетителей, – в своем обычном течении представляет какое-то художественное чудо: она кажется такою простою, цельною, легкою, даже жизнерадостно-вольною. Оттого и чувствуешь себя в этой семье, как в среде самых обыкновенных милых русских помещиков средней руки. Великий писатель, мыслитель-моралист живет своими идеями не только у себя в кабинете, но – ежечасно, ежеминутно – у всех на глазах, не переставая быть в то же время непосредственным, общительным человеком, страстно любящим жизнь – живую, органическую жизнь, со всеми ее обычными проявлениями, каковы бы они ни были и как бы он ни судил о ней в своем неустанно работающем разуме. Многолетнее единоборство его духа с властно захватывающей его стихией жизни словно не истомило его.

      Он всегда поражал меня неистощимою

52

Описываемая встреча оказалась последней. Стасов собирался приехать в Ясную Поляну в конце 1905 г., но вынужден был отложить поездку. 10 (23) октября 1906 г. Стасов умер.

53

Кладбище сельца Кочаки, в двух верстах от Ясной Поляны.

54

Гуревич впервые навестила Толстого в Ясной Поляне 27 августа 1892 г. по настоятельным советам Н. С. Лескова, с которым была близко знакома.