Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1. Сборник

железных дорог, с замкнутой, терпеливой удовлетворенностью теми интересами, которые входили в их жизнь: хозяйственные дела, соседи, охота с борзыми и гончими, женские рукоделия и изредка незатейливые, но веселые празднования семейных и церковных праздников.

      Наш приезд в Одоевский уезд произвел некоторое впечатление. Приезжали многие нас посмотреть, устраивали пикники, танцы, катанья.

      На другой же день нашего пребывания в Ивицах неожиданно явился верхом на своей белой лошади Лев Николаевич. Он проехал пятьдесят верст и приехал бодрый, веселый и возбужденный. Мой дед, любивший Льва Николаевича, да и вообще всю семью Толстых, по дружбе с графом Николаем Ильичом Толстым, особенно радостно и любовно приветствовал Льва Николаевича.

      Было что-то очень много гостей. Молодежь, после дневного катанья, вечером затеяла танцы. Тут были и офицеры, и молодые соседи-помещики, и много барышень и дам. Все это – толпа неизвестных нам, чужих и чуждых лиц. Но что было за дело? Было весело, и только и надо было. Танцы на фортепиано играли, чередуясь, разные лица.

      – Какие вы здесь все нарядные, – заметил Лев Николаевич, глядя на мое белое с лиловым барежевое платье, с светло-лиловыми бантами на плечах, от которых висели длинные концы лент, называемые в то время «Suivez moi»[296]. – Мне жаль, что вы при тетеньке не были такие нарядные, – прибавил с улыбкой Лев Николаевич.

      – А вы что ж, не танцуете? – сказала я.

      – Нет, куда мне, я уже стар.

      На двух столах старички и дамы играли в карты. Когда потом все разъехались и разошлись, столы остались открытыми, свечи догорали, а мы все еще не шли спать, потому что Лев Николаевич оживленно разговаривал и удерживал нас. Но мама нашла, что всем пора отдохнуть, и строго велела идти спать. Мы не смели ослушаться. Уже я была в дверях, когда Лев Николаевич меня окликнул:

      – Софья Андреевна, подождите немного!

      – А что?

      – Вот прочтите, что я вам напишу.

      – Хорошо, – согласилась я.

      – Но я буду писать только начальными буквами, а вы должны догадаться, какие это слова.

      – Как же это? Да это невозможно! Ну, пишите.

      Лев Николаевич счистил щеточкой все карточные записи, взял мелок и начал писать. Мы оба были очень серьезны, но сильно взволнованы. Я следила за его большой, красной рукой и чувствовала, что все мои душевные силы и способности, все мое внимание были энергично сосредоточены на этом мелке, на руке, державшей его. Мы оба молчали.

Что писал мелок

      «В. м. и п. с. с. ж. н. м. м. с. и н. с», – написал Лев Николаевич.

      «Ваша молодость и потребность счастья слишком живо напоминают мне мою старость и невозможность счастья», – прочла я.

      Сердце мое забилось так сильно, в висках что-то стучало, лицо горело, – я была вне времени, вне сознания всего земного: мне казалось, что я все могла, все понимала, обнимала все необъятное в эту минуту.

      – Ну, еще, – сказал Лев Николаевич и начал писать:

      «В в. с. с. л. в. н. м. и в. с. Л. З. м. в. с в. с. Т.»

      «В

296

Следуйте за мной (франц.).