Это Америка. Владимир Голяховский

не нравится, так почему вы оттуда уехали?

      Часовщик обозлился и закричал:

      – Дурак я был, вот почему! Все евреи стали говорить: надо ехать, надо ехать! И мои дети тоже: евреям надо уезжать. Ну вот – поехали. А куда мы приехали?! Что это за страна?! Что за люди?! Вчера я в первый раз ехал в метро. Там такая грязь, все курят, полы заплеваны жвачкой, везде валяются брошенные газеты и бумажные пакеты. Вагоны разрисованы какими-то дикими узорами.

      – Это граффити. Это просто молодежь балуется,[40] – мягко пробовал объяснять ему Берл.

      – Граффити-грязити! Для чего портить вагоны? Меня в тесноте притиснули к каким-то черномазым, по виду все дикари и бандиты. И я еще должен платить полдоллара за это удовольствие! Да я бы им показал метро у нас в Харькове – мраморные дворцы, чистота, игрушка, а не метро. И всего за пять копеек, вот!

      – Или люди, такие как вы, тоже жили в мраморных дворцах?

      – В каких там дворцах? Все ютились кое-как в одной комнате на семью.

      – Значит, это ваше метро – только показуха. А здесь это просто транспорт. Помалу-помалу потом вы не будете брать себе этот грязный сабвей, вы будете ездить на своей машине. Это Америка.

      – На машине?! – опять закричал часовщик. – Я буду ездить на машине?! На какие это деньги я куплю машину, а? Да вы смеетесь надо мной!

      – Почему смеяться? Я говорю правду. Была у вас машина в Харькове?

      – Какая могла быть машина у простого часовщика? Да я за всю жизнь не заработал и на полмашины.

      – Так-так. А здесь у мастера по часам есть две-три машины, и ему не надо ездить на сабвее.

      – Две-три машины у часовщика? Ну это вы сказки рассказываете.

      – Почему сказки? Что такое две-три машины? У половины американских семей есть по две-три машины, для мужа, для жены, для сына или дочки.

      – Эти ваши сказки мне только нервы портят… – протянул часовщик.

      – Зачем нервничать? Начнете работать, купите одну машину, старую, потом купите новую, а третья будет дорогая, немецкая. Помалу-помалу все будет.

      Но рассерженный часовщик ушел, махнув рукой. Берл сказал ему вслед:

      – Это же совсем больной человек. Но как только он станет зарабатывать, так заговорит по-другому – ему все начнет нравиться.

* * *

      Через несколько дней всем доставили багаж, но Миша Балабула еще не успел его разобрать. Жена и дети ушли на Бродвей, пройтись и купить еду. Звали и его, но он был в плохом настроении:

      – Чего я, домов не видал, что ли? – недовольно проворчал он и остался в номере.

      Он сидел один и грустно смотрел на заставленный чемоданами и тюками пол, его одолевали грустные мысли о будущем. Кто-то постучал в дверь, и в комнату вошел мужчина:

      – Прошу прощения, я не помешаю?

      Миша узнал в нем одного из группы американцев, которых видел в холле:

      – Помешать не помешаете, я тут один. Только не знаю, чем могу служить?

      – Так я просто поздороваться пришел, может чем помогу. Я ваш сосед, живу в этом отеле, зовут меня Берл, Борис.

      – А

40

В 70-х годах станции и вагоны действительно были в плохом состоянии, улучшения начались в 90-х.