Это Америка. Владимир Голяховский

совсем по-другому. Бедный человек – худой, голодный, он выглядит несчастным, ниоткуда не получает помощи, ищет работу, чтобы заработать хоть на черствую корку. Он только мечтает о жирном мясе из супермаркета и не ездит на «кадиллаке». Да, это действительно Америка. И эта Америка казалась Лиле и Лешке очень странной.

* * *

      Потом они решили свернуть от Бродвея в сторону и прошли по Амстердам-авеню несколько кварталов от 90-й до 80-й улицы. Там стояли невысокие пяти- и шестиэтажные дома с наружными металлическими лестницами на случай пожара. Через каждые два-три квартала возникали пустыри с остовами зданий. Повсюду много мусора: сломанные велосипеды, изуродованные детские коляски, грязные матрасы, старая поломанная мебель, проржавевшие куски автомобилей. Все первые этажи занимали мелкие лавочки, парикмахерские, обувные мастерские, прачечные, фотоателье и маникюрные салоны с услугой «наклеивание ногтей». Лешка даже сказал:

      – Странно, почему эти черные и смуглые женщины так заботятся о своих ногтях?

      Но больше всего встречалось маленьких кафе и ресторанчиков с примитивными зазывными вывесками типа «Самая лучшая мексиканская еда!» или «Лучшая в городе пицца!». Выглядело все это малопривлекательно.

      По авеню мчался густой поток машин. По сравнению с московским движение казалось бешеным. Из некоторых машин неслась включенная на всю мощь музыка, зажигательные танцевальные мелодии.

      Еще больше поразили их люди. На широких тротуарах перед лавочками и ресторанами толпились мужчины – молодые и старые, худые и толстые, по виду оборванцы или вовсе преступники – и женщины в обтягивающих шортах, с громадными серьгами и браслетами, больше всего напоминавшие дешевых проституток. Из всех дверей неслась громкая музыка, у многих в толпе были свои транзисторные приемники. Кругом царило какое-то приподнятое настроение, все пританцовывали, держа в руках банки и бутылки с пивом, кричали что-то, спорили, хохотали, тут же ругались.

      На лестницах церквей, по бокам, примостились бродяги, приспособили большие картонные коробки и сидели или лежали в них. Обычные жители проходили мимо, не обращая на них внимания.

      Лиле с Лешкой все это показалось не частью громадного богатого Нью-Йорка, а каким-то провинциальным городишком бедной южно-американской страны. Лиля испугалась, вцепилась в руку сына:

      – Лешенька, давай скорей уйдем отсюда. Они все как будто какие-то ненормальные, здесь опасно[28].

      Свернув, Лиля с Лешкой уже через квартал оказались в абсолютно другом мире. Улица чистая, застроена громадными красивыми зданиями, по 15–20 этажей. Это был новый для них архитектурный стиль – массивные строения, занимающие целый квартал, каждое – с двумя высокими башнями еще по 10 этажей. В дверях стояли солидные швейцары с золотыми галунами и почтительно открывали и закрывали массивные двери, пропуская жильцов. По улице шли хорошо одетые люди, такие, какими Лиля с Лешкой и представляли себе американцев. Оборванцев вокруг больше не было. Лиля облегченно вздохнула:

      – Вот, Лешенька, мы с тобой и увидели, что такое классовое общество.

      К улице примыкал большой

28

До начала 1930-х годов район Upper West Side, Верхний Вест-Сайд, по которому они гуляли, считался самой богатой и фешенебельной частью Нью-Йорка. Но потом туда стали переселяться бедные пуэрториканские иммигранты, а за ними потянулись жители Доминиканской республики. Постепенно пришельцы стали вытеснять состоятельных жителей в другие районы. В 1935 году президент США Франклин Рузвельт провел через Конгресс закон о системе социального обеспечения (Social Security), а в 1939-м, под наплывом все большего числа бедных эмигрантов, в этот закон ввели дополнение об обеспечении детей из бедных неполных семей. Одинокие матери стали получать деньги, дешевые городские квартиры и продуктовые купоны, мужчины тоже жили за их счет, не работали, часто спивались. Этот район назвали Испанский Гарлем.