Дневники. Зинаида Гиппиус

оформить приблизительно… Хоть что-нибудь сверху, какая-нибудь «верховная санкция революции»…

      У нас пулеметы протопоповские затихли, но в других районах действуют вовсю и сегодня. «Героичные» городовые, мало притом осведомленные, жарят с Исаакиевского собора…

      За несколько дней до событий Протопопов получил «высочайшую благодарность за успешное предотвращение беспорядков 14 февраля». Он хвастался, после убийства Гришки, что «подавил революцию сверху. Я подавлю ее и снизу». Вот и наставил пулеметов. А жандармы о сию пору защищают уже не существующий «старый режим».

      А полки все идут, с громадными красными знаменами. Возвращаются одни – идут другие. Трогательно и… страшно, что они так неудержимо текут, чтобы продефилировать перед Думой. Точно получить ее санкцию. Этот акт «доверия» – громадный факт; плюс… а что тут страшного – я не знаю и молчу.

      Боря смотрит в окна и кричит:

      – Священный хоровод!

      Все прибывают в Думу – и арестованные министры, всякие сановники. Даже Теляковского повезли (на его доме был пулемет). Арестованных запирают в Министерский павильон. Милюков хотел отпустить Щегловитова. Но Керенский властно запер и его в павильон.

      О Протопопове – смутно, будто он сам пришел арестовываться. Не проверено.

      6 часов. Хрусталев сидит себе в Совете и ни с места, хотя ему всячески намекают, что ведь он не выбран… Ему что.

      По рассказам Бори, видевшего вчера и Масловского, и Разумника, оба трезвы, пессимистичны, оба против Совета, против «коммуны» и боятся стихии и крайности.

      До сих пор ни одного «имени», никто не выдвинулся. Действует наиболее ярко (не в смысле той или другой крайности, но в смысле связи и соединения всех) – Керенский. В нем есть горячая интуиция и революционность сейчасная, я тут в него верю. Это хорошо, что он и в Комитете, и в Совете.

      В 8 часов. Боре телефонировал из Думы Иванов-Разумник. Он сидит там в виде наблюдателя, вклепанного между Комитетом и Советом; следит, должно быть, как развертывается это историческое, двуглавое заседание. Начало заседания теряется в прошлом, не виден и конец; очевидно, будет всю ночь. Доходит, кажется, до последней остроты. Боря позвал Иванова-Разумника, если будет перед ночью перерыв, зайти к нам, отдохнуть. Рассказать.

      Иванов-Разумник у нас не бывает (его трудно выносить), но теперь отлично, пусть придет. У нас все равно штаб-квартира для знакомых и полузнакомых (иногда вовсе незнакомых) людей, плетущихся пешком в Думу (в Таврический дворец). Кого обогреваем, кого чаем поим, кого кормим.

      В 11 часов. Телефон от Пети. Был в Думе. Полный хаос. Родзянко и к нему (наверно, тоже хлопая себя по бедрам): «Вот, мсье Пети, у нас полная революция!»

      Затем пришел Иванов-Разумник, обезноженный, истомленный и еще простуженный. В Таврическом дворце перерыв заседания на час. К 12 он опять туда пойдет.

      Мы взяли его в гостиную, усадили в кресло, дали холодного чаю. Были только Дмитрий, Боря и я.

      Надо сказать правду, навел он на нас ужаснейший мрак. И сам